О словах | Май 2007 |
|
Москва |
Елена ИвановаЖивет и работает в Москве |
Рок Бриннер невероятно похож на своего отца. Как на тех фотографиях из книги «Юл: человек, который мог быть королём». Те же глаза, жесты, черты лица. Только взгляд иной. Лихая шляпа борсалино – непременный атрибут Рока, его визитная карточка. И во всех жестах сквозит эта, блин, вечная молодость – так и не повзрослевший подросток, проживший невероятную по событийности и наполненности жизнь, но не подхвативший вируса славы, не ушедший в тень отца, а наоборот, показавший миру, каков был реальный Юл, самая непростая загадка Голливуда, легендарный ковбой «Великолепной семёрки», человек, который больше тридцати лет был настоящим Королём.
— Читая вашу книгу, не устаёшь поражаться, как многие и многие зигзаги судьбы следуют в фамилии Бриннеров из поколения в поколение: следует только вспомнить, как легко Жюль, а затем и Борис, и Юл уходили из дома, оставляли семью, обрывали все эмоциональные связи. Быть может, такая судьба передаётся по наследству, как цвет глаз или форма бровей?
— Наверное, нет. Я вообще не верю в судьбу. Совсем. Я считаю, что только мы сами творим свою жизнь. К тому же вера в судьбу означает веру в то, что всё уже предрешено кем-то вместо меня самого; что всё, что я должен делать, куда идти, с кем связывать себя и с кем расставаться, — что всё это записано на какой-то бумажке, а я лишь следую этим записям по пунктам. Мне это не очень нравится. Я верю лишь в свободную волю каждого человека. Ведь жизнь — это билет в один конец, а мы подчиняемся только собственной воле, желаниям, убеждениям и даже ошибкам.
— Что в таком случае для вас тот принцип Юла, что человек по природе своей одинок: рождается, живёт и умирает один?
— Думаю, отец очень ошибался в этом убеждении. Я пробовал так жить, но у меня не получилось. Ведь ни один человек не является островом, который живёт лишь сам по себе. Даже если бы моя мать умерла в родах, а я с рождения остался бы сиротой, общество всё равно вырастило бы меня. Это понятно также легко, как и то, что Юл мог быть, например, дворником, а я — уборщиком в гостиницах. Вопрос судьбы и этого принципа очень связаны между собой, поэтому я повторюсь, что, как не верю в высшие записи нашей жизни, так не верю и в такое одиночество.
Кроме всего, я уверен, что даже биология не определяет нашу жизнь. Каждый человек сам отвечает за свой выбор и за свои решения. А дух человеческий способен на многое, и тем более на совершенно разные — хорошие и плохие — решения. В своей жизни я принял какое-то невероятное количество ужасных решений, но наряду с ними было и несколько хороших.
Хочу сказать, что есть ещё один весьма распространённый принцип, который я не принимаю для себя. Но не принимаю уже как историк. Это то, что называется: всё, что ни делается — к лучшему. История показывает нам массу обратных примеров: ведь ни Вторая Мировая война, ни современные события в Ираке нельзя сказать, что были или есть «к лучшему»…
Только мы сами делаем свою жизнь, и только мы сами в ответе и за неё, и за те жизни, что связаны с нашей.
— Однажды Юл посетовал, что интервьюеры смотрят на своих собеседников слишком поверхностно и не пытаются добраться до их истинной философии. Не могу не задать вам, Рок, этот сакраментальный вопрос: какова же ваша жизненная философия как профессора истории, философа, писателя и как сына своего отца?
— Ого! Лена! — Рок присвистывает и смеётся, — вы всё время пытаетесь докопаться до самой сути вещей, найти нечто лежащее слишком глубоко! А что, все русские девушки такие, как вы? Но если серьезно, знаете, можно долго говорить о душе и философии, но человек, прежде всего — это представитель рода млекопитающих. А вы хотите, чтобы все были такие вот страшные философы и вели исключительно интеллектуальную деятельность, и чтобы эта интеллектуальная философичность вела всех по жизни. Но на самом деле я отвечу, что старик Дарвин был прав – человек самым прекрасным образом несовершенен. И по жизни нас ведут такие импульсы, которые мы всеми силами пытаемся понять, но, конечно, не понимаем.
Я могу перечислись свои правила, которым стараюсь подчиняться по жизни. Первое — никому не навредить, не сделать больно. Второе — откусывать от жизни кусок побольше и пусть сок стекает щекам, как говорил мой отец. И третье — уже давно пора скинуть этого придурка президента Буша! Вот собственно и всё.
Ну а если этот вопрос адресовать ко мне, как философу по образованию… Ага. Сейчас я воспользуюсь возможностью и объясню тонкое соотношение между Гегелем и Марксом. Нет ни одного философа, у которого я бы принимал абсолютно всё. Есть, например, такие, которыми я просто восхищаюсь — это Хосе Ортего-и-Гассет, Камю, но меня всё больше интересует наука о человеческих существах. Прошло уже 150 лет после дарвиновских открытий, а мы никак не можем переварить их до конца. Люди — это животные, биологические существа. И нам просто необходимо это понять, потому что все наши человеческие беды растут именно отсюда.
Есть замечательный американский натуралист, Эдвадр Уилсон, который уже 30 лет занимается социальной биологией и исследует, каким образом общество вырастает из нашей биологической сферы. Его работы я пристально изучал десять лет, когда писал свою книгу о глобальном потеплении и о разрушении планеты из-за этого потепления. Это был мой первый роман «Отчёт судного дня».
А согласитесь, что книжка про нас с Юлом заставила вас и плакать, и смеяться?
— Безусловно. Только это был смех сквозь слёзы, и слёзы наворачивались там, где, казалось бы, можно посмеяться. Давайте ещё поговорим о книге и о вашем отце, отвлечёмся от философии. Что, по вашему, сыграло большую, важнейшую роль в его жизни: несомненный талант, характер, удача, целеустремлённость, истинная мужская привлекательность?..
— Конечно, всё это было в совокупности. Но главную роль сыграла, наверное, величайшая трагедия семьи Юла, когда отец оставил его мать и собственных детей и женился на молодой красивой женщине. Но это была и в каком-то роде удача: вторая его жена оказалась актрисой Московского Художественного театра, и именно благодаря ей Юл стал актёром, познакомился с Михаилом Чеховым. Лично для меня жизнь отца составляет целую коллекцию случайностей.
— А вы, Рок Бриннер, унаследовали ли его качества, свойства характера? В детстве и юности, это видно по книге, вы повторяли каждый шаг отца, стремились стать похожим на него.
— Да, я думаю, унаследовал, но, наверное, не на генетическом уровне. Ведь если бы он оставил мою мать, когда я только родился, я бы просто не смог стать на него похожим. Но Юл был очень и очень заботливым отцом, поэтому я учился у него всему и практически всё принимал тогда на веру. Сейчас я пишу книгу о четырёх поколениях Бриннеров. От Жюля через Бориса, к Юлу и затем к последнему — Року. Я даже не пытаюсь объяснить, что происходило в душе каждого Бриннера, просто пишу о жизни, о взаимоотношениях, обо всех перепетиях. И знаете, мы все оказываемся похожи друг на друга!
— В книге описывается забавный факт: в вашей детской бестолковости вы обвиняете доктора Спока, принципами воспитания которого руководствовалась ваша мать Вирджиния. Чем бы вы руководствовались, воспитывая собственных детей?
— Да-а-а, — Рок долго смеётся, — а что, в России тоже знакомы с этими учениями? Конечно, я был «ребёнком доктора Спока», но знаете, во времена великой сексуальной революции, в 69-ом, когда Спок увидел, какими выросли дети, жертвы его советов, ему пришлось сделать заявление на всю Америку: «Ой, простите, я так ошибался»! Но сказал он это слишком поздно, я тоже успел уже вырасти. Мне кажется, в воспитании ребёнка главным принципом должна быть только любовь. Полная, безоглядная, абсолютная. Любовь к жизни этого самого ребёнка. Какая была у моего отца ко мне. К счастью, наверное, что у меня нет детей и, видимо, уже не будет. Ведь это такая безответственность — заводить ребёнка, когда тебе уже пятьдесят семь! Но это и позволяет мне оставаться абсолютно незрелым человеком. Я уже старый, но всё такой же безответственный, как был когда-то в детстве.
— Работая на окружение и на публику, ваш отец постоянно изменял свою биографию, рассказывал небылицы, похожие на правду и правду, звучавшую как какая-то сказка. По каким крупицам вы собирали действительную информацию о нём и его семье?! Руководствуясь рассказами Юла и его старшей сестры Веры, вы, наверное, провели и фактическое исследование жизни их семьи?
— Конечно, я постоянно что-то выискивал, по разным источникам пытался восстановить реальную биографию и жизнь нашей семьи. А сейчас у меня есть даже больше возможностей рассказать что-то ещё. Например, в этот свой приезд я посетил Санкт-Петербург, сходил там в Горный институт и действительно нашёл нечто важное для себя. Это было как какое-то чудо. Я видел списки выпускников, среди которых значилось: да Борис Бриннер закончил это заведение в 1916 году с отличием. Но я писал книгу пятнадцать лет назад, когда просто не имел возможности доступа ко всем архивам, находившимся в Советском Союзе.
Как сын Юла, какую-то часть его жизни я проживал сам. Может быть, в адаптированном виде, но я ловил и ощущал его импульсы и его переживания. Например, Юл в юности работал в цирке гимнастом на трапеции, я же был клоуном. Может быть отчасти потому, что я написал эту книгу, или потому, что вырос, но у меня появилось ощущение, что я уже не проживаю жизнь своего отца, а живу своей собственной.
Может быть, именно написание этой книги освободило меня от той боли, которую оставил после себя Юл. И сейчас у меня такое ощущение, что именно в себе настоящем я воплощаю те идеалы сына, которые когда-то хотел видеть отец. Именно человеческие идеалы, а не только сыновние. Те самые, которые к концу жизни он растерял, потому что был отравлен своей славой. А ещё мне очень хотелось написать не просто историю Юла и Рока Бриннеров. Скорее это такая общая история взаимоотношений отцов и детей.
— А не боитесь ли вы, что своей книгой разрушили один из величайших человеческих и актёрских мифов?
— Юл вообще был не одним мифом. Их было множество, миллионы, наверное. Но для меня главной идеей была правда о моём отце. Правда, которая гораздо важнее самого мифа. В книге я пытался пролить солнечный свет на каждый шаг жизни своего отца. И этот свет стал дезинфекцией всего мифического.
— У меня есть любимая фраза Юла: «Факты моей жизни не имеют ничего общего с реальностью моего существования».
— Да — это замечательная фраза, что бы она ни значила.
— В прошлом году вы впервые побывали в России, на своей исторической родине в городе Владивостоке. Сейчас мы находимся в Москве, а до этого вы были ещё в Санкт-Петербурге. Какие планы в дальнейшем вы связывайте с Россией?
— Та связь, которая у меня образовалась в прошлом году во Владивостоке, стала совершенно неожиданной, но очень крепкой. Неожиданным было даже то, что людям там не так важно, что я сын Юла Бриннера. Всех интересовало, что я правнук Жюля Бриннера. Мне только и говорили: «Добро пожаловать назад. С возвращением!», хотя я никогда не был в этом городе.
Я планирую и очень надеюсь уже в сентябре
снова побывать во Владивостоке на втором кинематографическом фестивале.
Очень хочу снять фильм, в котором сыграю сам и где будут играть известные
русские актёры — Александр Абдулов, Александр Скляр, но настоящей
звездой этого фильма станет сам город Владивосток.
Это будет фильм про американца, чья мать уроженка Владивостока. После
смерти матери сын возвращается сюда с её прахом, чтобы развеять его над
Амурской бухтой. Ну, а кроме того, он очень хочет найти в этом городе
русскую жену.
— Найдёт?
— Та-а-ак. Сейчас уже 15:30, день заканчивается. Через два дня я улетаю. Так что лучше бы она поторопилась.
— В таком случае не могу не спросить вас о русских девушках…
— Ага. Лучше я напишу сейчас свой сайт (www.rockbrynner.com). Там сплошные фотографии из Владивостока, и среди них фото семидесяти трёх прекраснейших девушек. Я был в бесконечном восхищении – настолько они красивы. Мне говорили, что во Владивостоке они все такие, потому что долгое время город был изолирован. Только я никак не могу понять этой логики: как закрытый город может сделать женщин красивее. Причём ту же ситуацию я обнаружил и в Москве, и в Санкт-Петербурге — здесь на улицы выйти нельзя, глаза разбегаются. Так что, видимо, я не соригинальничаю, сказав, что Россия – родина самых прекрасных женщин. Но жену пока ни я, ни мой герой, здесь так и не нашли. Почему? Ну, во-первых, красивая жена – это ещё не залог счастливого брака. А во-вторых, все мои бывшие жёны считают, что я совсем не способен на такой брак, что со мной не получается всё хорошо и гладко.
— Рок, как и ваш отец, вы очень много не просто поездили по миру, но подолгу жили в разных странах. Сколькими языками вы владеете и есть ли среди них хоть немного русского?
— Сейчас я говорю лишь на английском и французском, а вообще в жизни приходилось общаться и по-немецки, и по-испански. Когда мне было двадцать, я стал уже почти законченным алкоголиком, однажды в состоянии глубокого подпития я познакомился с двумя невероятными турецкими девушками. И целую ночь прекрасно проговорил с ними по-турецки. Русский язык для меня, к сожалению, неизвестен, за исключением нескольких слов, да и их-то проговариваю их ужасно!
Я вырос в пятидесятых годах в Нью-Йорке, где не было принято обучать своих детей русскому языку. Но отец никогда не забывал, кто он по происхождению, помнил свой родной язык великолепно и очень чисто говорил на нём до конца жизни.
Мы с ним всегда знали, что Россия, вернее Советский Союз накрепко закрыт для нас, и никогда не думали, что он разрушится. Но случилось то, что случилось, и я бесконечно счастлив, что смог открыть для себя эту страну, побывать в ней и понастроить всяких грандиозных планов!
— Тогда, Рок, надеюсь, что мы с вами ещё увидимся — в Москве, Санкт-Петербурге или даже — в Екатеринбурге, откуда я приехала, чтобы поговорить с вами!
— Несомненно! Удачи вам и вашим читателям! Только напишите, пожалуйста, всё, что я вам рассказал!
Конечно, я написала почти всё. Почти, потому что мы ещё полчаса говорили о музее Рок-н-Ролла в Кливленде, который был задуман и создан Роком, о «Hard Rock Caffe», одним из основателей которых был сам Рок. В то утро, когда мы с ним встретились, он позавтракал в этом кафе на Старом Арбате. Был восхищён всем: улыбками менеджеров и официантов, великолепным сендвичем, а всего более, и это было ясно, ему нравилось само место: Москва, центр, Арбат. Россия. Вместе с сыном в Россию вернулся Король. Юл и Рок Бриннеры.