Массачусетс

«…Do you speak english?» — Негритянская женщина-офицер СИН (служба иммиграции и натурализации) слышит невразумительный ответ и прибегает к помощи служителя аэропорта, понимающего по-русски… Не так уж страшно, посмотри, тебе все улыбаются, без слов пропускают вне очереди, поскольку для ребенка, что спит у тебя на руках, стоит глубокая ночь, здесь же только шесть часов вечера… Алеша, впервые увидев свою уже почти годовалую дочку, в несвойственной ему манере причитает, как бабулька, нянькающая дитя. Тебе тоже достается — пожатие руки, легкий поцелуй, все остальное — в глазах. Кажется, счастье наступило… Это я пытаюсь сосредоточиться на воспоминаниях более чем полуторагодичной давности, когда мы с маленькой Лизкой впервые оказались в Америке — стране, о которой с вожделением думают многие из наших соотечественников.

Лучше всего об открытии Америки мог бы поведать мой муж, оказавшийся в этой стране без родных и друзей, один на один с плохим знанием языка и с отсутствием видимых перспектив в смысле работы. Сейчас он говорит, что если бы знал заранее, какие трудности придется пережить, вряд ли решился бы на этот шаг. Нам было легче, мы были с ним. Мы и сейчас тащимся за ним повсюду как безмозглые бараны, он все решает, всего добивается и сердится, что я сама ничего не могу.

Кстати, вернемся к нашим баранам. Мое первое впечатление об Америке — огромный город Нью-Йорк, удивительный, совсем не похожий на Москву или на какой-нибудь из европейских городов. Москва кажется ниже и просторнее; европейский город, к примеру, немецкий, пожалуй, чище и компактнее. Нью-Йорк — нечто другое, более масштабное и, в то же время, громоздкое; величественное и странное, не поддающееся описанию.

Особенно впечатляющая панорама открывалась с площадки обозрения одного из небоскребов-близнецов (тех самых, что недавно перестали существовать): огромный город с устремленными вверх шпилями и высотными зданиями, незамысловатыми в геометрическом описании, но в совокупности создающими неповторимую по красоте конструкцию; сверкающая в лучах солнца Статуя Свободы, стоящая далеко в заливе и с огромной высоты кажущаяся несерьезно маленькой.

При ближайшем рассмотрении город поражает своей неоднородностью: каждая его часть имеет свое лицо, будь то деловой район — Манхеттен, с его претенциозными зданиями офисов, банков и других учреждений, или Гарлем — район, где преимущественно живет негритянская беднота (там лучше не оказываться в темное время суток). Или, например, Бруклин. Мой муж в период его «холостой» жизни в Америке снимал комнату в Бруклине, в квартале, где основное население состоит из евреев-ортодоксов, тех, что ходят в черных шляпах. Их вера не позволяет им что-либо делать в субботу, в том числе включать электрические приборы. Однажды в субботу один из них остановил Алешу на улице и пригласил в свой дом для того, чтобы тот включил ингалятор для больного ребенка. Бывает и так.

В один из приездов в Нью-Йорк мы побывали на знаменитой Брайтон-бич. Эта русскоязычная часть Бруклина на берегу океана — удивительное место. Поверьте, странно и, в то же время, мило выглядят вывески типа «Ремонт обуви» или «Одежда» на улице одного из крупнейших городов Америки. У дверей домов так же, как и у нас, сидят тетки, с любопытством взирающие на проходящий мимо народ (разница в том, что двери выходят непосредственно на тротуар, а тетки сидят не на лавках, а на вынесенных стульях). Говорят, здесь можно прожить всю жизнь, не зная ни слова по-английски. Мы обедали в чудном ресторане на пляже, там пол — большой аквариум. Представляете, под ногами плавают рыбы и качаются водоросли? Впрочем, обслуживают, как раньше в России — не торопятся угодить клиенту (может, таким образом поддерживают имидж русского ресторана). Справедливости ради надо сказать, что все было очень вкусно, просто таяли во рту такие русские блюда, как шиш-кебаб и бараньи ножки. Впрочем «русские» места есть в каждом крупном городе, будь то Бостон, Сан-Франциско или Лос-Анжелес, но это — совсем другое, это — просто ряд магазинов или аптек, где продаются российские продукты (чаще всего произведенные в том же Нью-Йорке).

Как бы ни был велик и могуч Нью-Йорк, Бостон красивее. Красота этого города в сосуществовании высотных зданий из зеркал и домов в староевропейском стиле с лепниной и сводчатыми окнами. Именно где-то здесь в начале семнадцатого века высадились пилигримы — первые американские поселенцы. По этой причине или, может, потому, что здесь находится знаменитый Гарвард, бытует мнение, что бостонцы — снобы. Я не заметила ничего подобного. С Бостоном связана моя продолжающаяся по сию пору адаптация в этой стране. Сначала мы оказались в малюсенькой комнатке на общей кухне, которую Алеша снимал до нашего приезда. Это была середина января, выпал первый снег, влажный, лежащий глубоким слоем во дворе дома, где мы жили. Наши прогулки с Лизой, тогда еще не умеющей ходить, состояли в ползанье на животе по этой няше и попытках лепить снежки.

Первые опыты приготовления пищи вызывают сейчас улыбку, например, я как-то варила бульон не помню из чего, и, следуя русской привычке безотходного производства, чуть было не бросила в кастрюлю нечто, лежащее под мясным продуктом в качестве подкладки, мне показалось, что это нечто тоже содержит мясо. Или однажды я делала Лизке кашу, крупу для которой купила в небольшом магазинчике поблизости. Этот процесс занял около трех часов, но крупа так и не разварилась, потом я вспомнила, что продавец пытался меня о чем-то предупредить, но я, тогда знающая лишь пару английских слов, сделала вид, что абсолютно знаю, что покупаю. Оказалось, что это что-то вроде мелких семечек, которыми они покрывают свои биг-маки — булки такие с начинкой.

Основная часть населения Америки живет не в большие городах, а в так называемых городах-спутниках, в деревнях или в домах, что вообще расположены глубоко в лесу, как хутора или заимки. Мы жили в Актоне, «городе», что наряду с другими такими же является «спутником» Бостона, добраться до которого на машине можно было минут за сорок. Мы ездили туда на выходных, чтобы погулять, полюбоваться на океан, посетить какой-нибудь музей и порыскать по улицам, где жители иногда выставляли свой хлам, в том числе и мебель, для вывоза на свалку. Весь наш интерьер, за исключением аппаратуры, главным образом, создавался из того, что мы нашли или купили на так называемых ярд-сейлах (это когда американы рядом со своим за домом устраивают распродажу барахла, которое им уже не нужно). Причина — не в отсутствии денег (хотя новая мебель здесь очень дорогая), а в нестабильности нашего положения здесь. За эти полтора года мы успели пожить в трех штатах. Новым и дорогим нужно обставлять собственный дом. Надеюсь, когда-нибудь это время наступит.

Самое запомнившееся в Бостоне- это музей искусств (Fine Arts Museum), где есть редкие экспонаты, представляющие разные эпохи, начиная с античности, и замечательная коллекция картин, где лучше всего представлено искусство эпохи Возрождения и любимые мной импрессионисты. Еще одна удивительная вещь в Бостоне — огромный аквариум, где в искусственных озерках плещутся пингвины, за стеклянными загородками живут крокодилы; вы увидите здесь таких аквариумных рыбок, красоту которых невозможно описать словами. Но самое главное — большой, цилиндрической формы аквариум, в котором живут всевозможные обитатели морей, начиная с лобстеров и осьминогов и кончая зубастыми акулами. Люди движутся по спиральным дорожкам, овивающим аквариум. Представляете, какая-нибудь глазастая экзотическая рыбина или та же акула может потыкаться вам в ладошку…

Актон, как и Бостон, находится в штате Массачусетс, который многие называют штатом ханжеской американской морали. Здесь по воскресеньям не продают спиртное, и особо страждущие едут в соседний Нью-Хемпшир, где все можно купить в любое время и дешевле. Если вы захотите провести время на природе, вы не сможете себе позволить выпить даже пива (если не перельете его в бутылку из-под пепси-колы), иначе есть риск пообщаться с полицейским. Кстати, здешние места отдыха на природе — это не привычные для нас лесные полянки неподалеку от какого-нибудь озера, где можно разжечь костерок и душевно пообщаться с друзьями, не пренебрегая бутылкой чего-нибудь. Это — определенная законом часть парковой зоны с платной стоянкой, где стоят несколько деревянных столов и барбекюшницы — такие железные ящики с решетками, на которых можно жарить мясо, колбаску и т.п., предварительно запалив химический уголь, политый химической воспламеняющейся смесью. В результате мясо приобретает несравненный химический аромат. Но мы ели и даже получали удовольствие, закрывая глаза и представляя настоящий шашлык, сделанный на настоящих дровах.

Наш дом в Актоне располагался чуть в стороне от основной дороги, вдоль которой до последнего времени не было даже тротуара. Потом с одной стороны была проложена асфальтовая дорожка, стало возможно добежать до магазина без риска быть сбитой машиной. Я слышала, что некоторые местные жители возмущались сим гуманистическим актом, беспокоясь о том, что теперь любой проходимец (в том смысле, что ходит ногами) может нарушить их покой и безопасность. Можно подумать, проходимцы не могут ездить на машинах.

На самом деле, здесь все предусмотрено для людей за рулем, американцы и это называют свободой — свободой двигаться в любом направлении. Поэтому в Актоне нет рейсовых автобусов (они же движутся по заданному маршруту). Что касается несовершеннолетних, инвалидов или просто тех, у кого нет машины — это их проблемы, пусть живут в другом месте или гуляют у дверей своего дома. Так мы и гуляли с Лизой, выходили из подъезда, пересекали автомобильную стоянку и оказывались в крошечной рощице, где сидели и ковырялись палками в земле или снегу. Однажды мы оказались неподалеку от соседнего многоквартирного дома. Мы сидели с книжкой на бордюре рядом с мусорным контейнером, и одна старая леди вежливо, но настойчиво попросила нас оттуда, утверждая, что мы нарушаем границы частного пространства, принадлежащего дому, в котором она живет. Сейчас я думаю, что этот случай исключительный, вредные бабки встречаются повсюду, но тогда я была потрясена до глубины души и приготовилась возненавидеть все американское. Образ жизни, который мне пришлось вести, настолько отличался от того, к чему я привыкла, что порой казалось, я начинаю сходить с ума от наискучнейшей рутины моего бытия. Мой бедный муж, кажется, тяготился моими разного рода приставаниями к нему, но у него была работа, круг общения с коллегами и знакомыми, всевозможные заботы об оплате квартиры, машины и т.п., а также семья. У меня была только семья и дом, я варилась в этом, почти не имея возможности выйти за пределы однообразного существования. Потом появилась моя машина, я смогла ездить в более отдаленные магазины, на детские площадки и на курсы английского языка, познакомилась с людьми. Стало легче. Чуть-чуть.

Теперь вся моя предыдущая жизнь кажется то каким-то сном, то единственной реальностью. Наверное, так чувствуешь себя в старости, настоящие проблемы волнуют тебя, но по-настоящему тебе хочется жить прошлыми радостями и невзгодами. Ностальгия- это не тоска «по березам» или каким-то другим атрибутам девственной русской природы (тем более, что березы есть и здесь, а «девственность» просто культивируется), это — скорее, печаль по тем отношениям с людьми, зданиями и улицами твоего города или той же природой, которые восстановлению не подлежат. Ты можешь вернуться, встретиться со всем этим, но поймешь, что это уже другая жизнь, развивающаяся по ее собственным законам и существующая без тебя и вне тебя.