Мои канадские университеты

«Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу…» и почувствовал себя глухонемым идиотом, поскольку в Америке /или Канаде — все едино/ без языка ты — неполноценная человеческая единица, обладающая даром нечленораздельной речи, навыками в области языка мимики и жестов и взглядом, одновременно потерянным и полным отчаянного желания понять, о чем, собственно, идет речь. Вот и представьте себе, как выглядит человек, преданно заглядывающий вам в глаза, бестолково размахивающий руками и судорожно кривящий рот, из которого доносится какое-то мычание, для важности сдобренное парой английских слов, не имеющих никакого отношения к делу. Язык — это основная проблема для эмигранта, кое-как справившись с которой, он может приступать к новому этапу своей адаптации в чужой стране — к поискам возможностей найти работу. Тавтология здесь не случайна, поскольку поиск работы здесь — процесс долгий и трудный, нередко занимающий годы и часто связанный со сменой ориентации. Профессиональной. Спутники этого процесса — нищета и целый букет комплексов. Это я так, для тех, кто думает, что здесь медом намазано. Специально для дам, кто хочет замуж за иностранца, — Учите язык! А то одна моя знакомая приехала к жениху в Америку и знала только одно слово «бэби», на которое ее суженый реагировал так: «Какой я бэби, мне пятьдесят лет!» Так и разбежались на почве разницы в языке, менталитете и отношении к сексу, потому что это только говорят, что русская женщина будет холить, лелеять и жалеть мужчину, поскольку так уж она создана, да и слаще морковки ничего не ела. На самом деле русская женщина очень хорошо знает, что есть вещи послаще морковки /даже если она их никогда не пробовала/. И она бросит своего новоиспеченного мужа, вооружится тряпкой и пылесосом и, невзирая на высшее образование, пойдет убираться в богатых домах, испытывая ту самую гордость, которая позволяет свысока смотреть на буржуев.

Мои достаточно вялые попытки найти себя здесь в профессиональной сфере пока успехом не увенчались, потому что кроме того единственного, что мы знаем неплохо, больше «делать-то мы ничего не умеем». Несмотря на знакомства, завязанные на научной конференции и многообещающее воодушевление, с которым в местном университете отзывались о моем резюме, толку пока ноль. Так, для того, чтобы все-таки посмотреть, что из себя представляет система изнутри, я на старости лет снова стала студенткой.

Нет, я не поступила на полный курс университета, поскольку не собиралась получать «их» образование, тем более, что наши дипломы здесь котируются, если повезет с работой. Кроме того, «их» диплом не дает гарантий получить работу, и выпускники университета часто сидят без работы как самые последние эмигранты. Мне же хотелось просто улучшить язык и было интересно посмотреть, что там происходит. Я взяла один курс одного семестра. Стоил он 460$ и, если учесть распечатки лекций и первоисточников, которые они продают студентам, а также штраф за неправильную парковку, «обучение» влетело мне в копеечку. Кстати, почему все до единого студенты купили лекции, хотя могли их прослушать и записать, я поняла позднее, когда выяснилось, что само выступление профессора совсем не обязательно должно иметь отношение к содержанию курса.

В Канадском, равно как и в Американском университете, система обучения несколько отличается от нашей. Здесь студенты из огромного количества рекомендуемых им курсов выбирают то, что им больше подходит. В среднем, для завершения образования они должны набрать 40 курсов (из них несколько должно быть из числа политических наук, несколько — из предметов по искусству или точным наукам и т.п.)

Аудитория на курсе, который выбрала я, была очень разнородной. Около тридцати процентов студентов составляли люди, которым, скажем, за 45. Из них около половины — пенсионеры, для которых обучение в университете бесплатно, и учатся они не ради диплома, а собственного удовольствия для. Курс назывался «Культура и идеи», и выбрала я его потому, что надеялась с легкостью понять на английском то, о чем мне собирались поведать и чем я занималась всю свою профессиональную жизнь.

Курс оказался сложной помесью философии, истории, религии, литературы и искусствоведения и должен был охватить несколько веков и несколько стран. В общем, обо всем и ни о чем. Поначалу я была счастлива просто тем, что, в основном, понимала, о чем говорят. Потом мне было очень интересно, потому что лекции заполняли некоторые пробелы в моих собственных знаниях. Лектор не читал с листа, а говорил свободно, то и дело обращаясь к аудитории, предлагая задать вопросы или вступить в дискуссию. При этом сложные названия и понятия были записаны на доске, что помогало сосредоточиться на основных моментах. Все выглядело очень профессионально, и мне показалось, что наконец-то я занялась действительно чем-то важным и интересным для себя. Кроме того, за отдельную плату предлагалось купить распечатки лекций и выдержек из первоисточников, что лично для меня было очень полезно (хотя, как позже выяснилось, они не покрывали и 70% необходимого для изучения материала). К сожалению, очень скоро я почувствовала, что здесь что-то не то. Профессор начал читать выдержки из Ницше, привязывая мысли философа к первому известному нам памятнику литературы, «Гилгамешу». Конечно, Ницше можно привязать к чему угодно, но зачем тратить драгоценное время на выразительное чтение? Когда приступили к изучению греческой цивилизации, нам был показан фильм, предмет которого — споры вокруг книги «Черные Афины», принадлежащей перу одного американского историка, чья идея была проста и нелепа: древние греки произошли от египтян, а поскольку египтяне жили в Африке, то предки греков — негры. В фильме эту очевидную дурь опровергали разного рода ученые: историки, археологи, лингвисты, но большую его часть составляли полные гордости высказывания афро-американцев о том, как они наконец-то обрели свои корни, а белые (ах-ах, какая жалость) их потеряли. Наш профессор рассчитывал на бурную дискуссию, тем более, что в аудитории было достаточно негров, но единственный вопрос, заданный ему, заключался в том, что действительно ли русский язык (?!) тоже происходит от индо-европейского языка. На что профессор, не смутившись, сказал, что не может и не должен знать ответ на этот вопрос, однако, что он знает наверняка, так это то, что в русском языке есть… иракские корни. Вот и не спрашивайте теперь, что и как в отношениях между современными Россией и Ираком.

Профессору было лет около 45, мне он не понравился. Этот тип людей я хорошо знала еще по опыту работы в институте — такой самоудовлетворенный своим положением и статусом. Меня он вычислил почти сразу, наверное, я очень уж преданно смотрела ему в глаза, пытаясь разобраться в наворотах английского литературного языка. После того, как он узнал, что мы, собственно, коллеги, он то и дело выражал желание потрепаться со мной о литературе. Но, к сожалению, времени у нас так и не нашлось, так что я даже не знаю, насколько наши научные воззрения отличаются. Знаю только, что работай он в нашем институте, мы бы с ним рядом кофе пить не сели.

Помимо ведущего профессора некоторые лекции читали так называемые приглашенные профессора или ассистенты (аспиранты по-нашему). Один прыщавый юноша с жутким акцентом и дефектом речи расписал всю доску терминами типа «перекрытие между двумя нишами» в какой-то потаенной части римского храма или «коврик у третьей двери четвертого входа» в исламской мечети. Названия было трудно произнести и совсем невозможно запомнить. Другой, профессор по компьютерам, но зато настоящий мусульманин, читал лекцию по философии ислама, которая превратилась в настоящую пропаганду этой религии. Каждое новое предложение он начинал со слов: «Мы верим…» Так, они верят в то, что в Исламе религия получила свое логическое завершение, а все предшествующие верования — лишь этапы к истинному откровению и постижению сущности Бога и человека. Кстати, одна из доктрин Ислама — равенство между мужчиной и женщиной, только непонятно, почему муж у них может иметь несколько жен, а женщины до сих пор прячутся в паранджу и длинные юбки.

Со временем я начала понимать, что и в смысле глубины и научности предлагаемый курс с трудом выдерживает критику. Особенно очевидно это обозначилось, когда ведущий профессор как-то бегло и ни о чем поговорил о Данте, а затем продемонстрировал плохой фильм о «Божественной комедии», где ирреальность загробного мира показывалась с помощью разных операторских штучек, как-то смутно движущиеся тени, сами по себе живущие глаза, губы и тела персонажей, и это было лучшее в нем. Худшее было то и дело возникающие лица «экспертов» — литераторов и историков, объясняющих, кто есть Данте, Беатриче, Франческо с Паолой и другие.

Итогом всего этого стал экзамен, письменный, множественный выбор (когда из нескольких вариантов ты должен выбрать один правильный). Несмотря на полный бардак в лекциях экзаменационные вопросы охватывали огромное количество материала. Заранее они не давались, поэтому подготовка была сущим кошмаром: найди то, не знаю что. Так я и сидела не разгибаясь, обложившись интернетом, энциклопедиями и словарями, сама не знаю, зачем, ведь как раз мне, в отличие от регулярных студентов, результат не был столь уж важен. Но глупая гордыня убеждала меня что-то им доказывать, и я, как последний студент, занималась денно и нощно. Между прочим, накануне экзамена мы должны были оценить уровень преподавания курса. Помимо анкет по аудитории было пущено письмо, в котором пелись дифирамбы ведущему профессору и приглашенным лекторам. Анкету нужно был заполнить, а письмо подписать. Я не сделала ни того, ни другого и просто ушла.

Экзамен меня удивил, все «коврики» и «перегородки» вошли в вопросы, а целый блок вопросов отражал материал, о котором вовсе не упоминалось на лекциях. Получила я свои 4+, была не довольна и оценкой, и преподаванием, и собой, дурой такой, так серьезно ко всему этому отнесшейся. Мой профессор высказал предположение, что, может быть, я была «слишком уверена», чем страшно разозлил меня. Что он о себе думает? Он думает, что я приду к нему осенью продолжать слушать его дурацкий курс, но ошибается, лучше я попробую что-нибудь другое.

Карикатура Юрия Прожоги