Ситуация жесткого облома

В жизни мыслящего человека подстерегает немало разочарований. Хочешь, например, находясь в реанимации, погладить приветливого серенького котика, прыгающего по трупику соседки. И неважно, что котик то и дело превращается в пушистую серенькую жабу. Или в грациозного серенького же шерстяного петушка. Все равно руки к нему так и тянутся.

Любовь к природе потому что. Не ржавеет. Не гнется Бангладеш.

Но врачи проявляют полное непонимание нужд пациента. Смотрят скептически, игнорируют интерес к миру животных. Типа и нету тут никаких котиков. И вообще лежи, не отсвечивай. Вспомни сначала, как зовут тебя.

А какая, в сущности, разница, как тебя зовут, думаешь ты. Все за нас решено в светлых кабинетах. И вообще это все – сухие пыльные абстракции. Имена там, звания, дипломы, свидетельства. А котик – вот он. Конкретен и дорог сердцу.

Ты пытаешься объяснить ситуацию, но очень трудно выговорить слова. Уж не говоря о том, чтобы их вспомнить. И жесты тебе недоступны, руки – ноги привязаны, дороги перекрыты, в окружение попал под Оршей наш потрепанный батальон. Близок котик, да не погладишь.

И тогда ты всю свою волю и мужество собираешь, закрываешь глаза и притворяешься безобидным таким хроником, парализованным в результате то ли инсульта, то ли передозировки кокаина. И лежишь тихо. Типа смирился с судьбой. Типа вечность заглянула в очи, покой на сердце низвела.

Доверчивые, как дети, медсестры легко, конечно, попадаются в этот несложный капкан угасающего, но деятельного ума, и освобождают тебя от веревочек или чем там они фиксируют своих подопечных. Короче, освобождают. И отворачиваются. И затевают спор о политической ситуации. Больше говорить им не о чем. Котиков им не видно.

И ты открываешь глаза, и, пусть не различить ни хрена, спрыгиваешь с идиотской этой ихней каталки и быстро – быстро ползешь к ближайшему котику. Крик, шум, тебя ловят, но не тут то было! Спрячь за решеткой ты вольную волю, выкраду вместе с решеткой!

И ты уверенно хватаешь котика поперек живота, и это оказывается колесико от кровати.

На следующий день к тебе приходит психиатр... Ты угрюмо отрекаешься от всех котиков на свете.

И так вот примерно очень часто в жизни бывает. А жаль.

Сварил супик

— «Морковка хорошо варится, когда сюда в кастрюлю добавлено маслице».

Пусть варится. Но когда-то она радостно росла в чистом поле, на зауральской ниве. Её звали Люся. Ясный взор, голубой рюкзачок, джинсики, купленные на рынке. Модно было также слушать группу «Нирвана».

Тут его попросили почистить картошку. И это сложнее. Это серьезно и улыбка его, как всегда, неуместна. Потому что она - из деревни, что на границе с сомнительной страной Казахстан, и это она теряла детство в лапах пьяного тракториста, и бежала в тамбуре электрички в ничуть не менее сомнительный город. Город в форме кастрюли.

Капуста сочиняет верлибры, но это уже свыше его сил, он и вообще не любит готовить и уходит в комнату, где его не спасает телевизор – там на экране он видит их всех троих: это реклама бульонного кубика и он принимает свою судьбу и дай вам Бог более легкой смерти.

Правда о появлении рассказиков

I.

— Напишу-ка я, — сказала Донна, — рассказик тоже, что ли.
— Очень хорошо, — одобрила Кэпчэд, — и давно пора.
— Да, — сказала Донна уже более уверенным голосом, — А чё?
У меня и грамотность на уровне. Эта, как её... орфография. С пунктуацией только это. Не то. Не совсем где-то как бы.
— Пунктуация бывает авторская, — успокоила Кэпчэд.
Донна не поняла, но небрежно заявила: Ну, это само собой.
После чего надолго замолчала, грызя печенье типа «сушка».

II.

Придя домой, Донна зачарованно наблюдала за мужем. Муж привлек её внимание приготовлением супа.
— Ловко он это, — думала Донна.
Неожиданно Донне вспомнился разговор с Кэпчэд.
— Счас напишу, пожалуй, рассказик, — поделилась она с мужем.
Муж в ответ на это заварил чай. А Донна написала рассказик.
Про суп. Она была как Джамбул. Что видит, о том и пишет.

III.

Побегав кругами по квартире, Донна стала звонить Кэпчед.
— Написала я рассказик! — возбужденно крикнула Донна в трубку.
— Щас прочту я его!
И прочла.

IV.

— Да-а, — сказала Кэпчед. – Неплохо... конечно. Главное – вроде где-то тут философское что-то такое... Сквозит... В смысле — прослеживается.
— То есть плохо все? – догадалась самокритичная Донна.
— А ты и не обязана писать хорошо! — заволновалась Кэпчэд. — Тебе за это деньги не платят!
— А, кстати, почему?! — обиженно крикнула Донна.
- Не знаю даже, — задумалась Кэпчэд. — Видно, нету у тебя пока известности. Чтоб известность была, творить надо! Публиковаться!
— Ну, публиковаться, так публиковаться, — смирилась Донна с неизбежностью (в глубине души ей уже мечталось о гонорарах и собственном винно-водочном заводике).
— Поэтому, — наставляла Кэпчэд как опытный друг, — надо написать несколько вещей! Чтоб подборка была.
— А у тебя что ли есть она? — недоверчиво спросила Донна.
— Естественно, — отвечала снисходительно Кэпчэд, куда без подборки — то! Ты ещё на улицу без трусов выйди!
Донна поняла необходимость подборки.

V.

Донна снова пошла на кухню и написала там два рассказика. Вот этот и ещё один.

VI.

Есть такая английская поговорка: «Праздный ум — мастерская дьявола».

VII.

Дело кончилось тем, что рассказики появились в интернете. Как выражается далекая от мира высоких технологий Донна (она и пейджера — то своего побаивается) — «в компьютере».
Всем привет горячий!!!

P/S: Реальная Кэпчэд и лирический герой данного рассказа абсолютно не соответствуют друг другу.
PP/S: Ну, не абсолютно.

Посвящение Пашиной крысе:

Сегодня крысу зовут Бердяев
Сегодня холод, за минус тридцать
Не сматериться, не прослезиться
Жизнь без эмоций — такая пытка

Сегодня крысу зовут Алябьев
В ветеринарке сменить медполис
Эуфилинчиком уколоться
Быт наркомана — такая пошлость

Сегодня крысу зовут...Не надо
Любое имя — невыносимо
Любое имя зовет к ответу
Такая память — моя расплата.