Давай покрасим холодильник в черный цвет,
или Зачем Герасим утопил свое му-му

Больше пейте, меньше закусывайте, это лучшее средство от самомнения и поверхностного атеизма.

Венедикт ЕРОФЕЕВ, «Москва - Петушки»

В наше время в разных видах и жанрах литературы явственно ощущается присутствие того, что называют «стебом». Этот феномен можно наблюдать не только в маленьких и эфемерных самиздатовских журналах, но и в так называемой «серьезной литературе».

Стеб (грубо говоря «треканье») — это. так сказать, дописьменный язык: на нем говорили, но не писали. Самиздат санкционировал стеб.

Самиздат существовал всегда апокрифы, сочинения русских старообрядцев, еретические трактаты, подметные письма и т. п. Еще Петр I издал «Указ о тех, кто взаперти пишет». Потаенная литература имела своих читателей, ибо отвечала их запросам, ответы на которые нельзя было найти в официальной культуре, от которой несло школьной скукой. Подпольная (одно из значений английского слова Underground) литература — живое явление, отражающее реалии современной жизни.

Вот начало опуса «Аврора» и система из самиздатовского журнала «Вестник Совета по экологии культуры».

Выхожу я как-то из «Сайгона». С прайсом глухо, не на что и чаю попить. Локоть идти стремно. Кругом менты. Со впиской вообще полный облом, весь пипл бесфлэтовый — придется до утра в парадияках тусоватъся. В прошлый винт сорвали у меня с руки любимую фенечку, подарок одной герлы, к которой я на трассе прикололся — ее фенечка мне в побои мороз руку грела. Ну, мент как всегда: сорви — и в помойку.

Перед нами типичный стеб. Это еще не литература, но уже текст. Кокетство и даже заметный, слегка натужный педантизм этих лингвистических упражнений уравновешиваются иронией. Так, например знакомое нам слово КАЙФ определяется как «преступное, недопустимое отсутствие у х. ч. с. м. (худшей части советской молодежи — Д. Л.) состояния стремности и обломности». Про слово КРЕЗА сказано, что это «состояние перманентного съезда крыши, а также психостационар для крезанутых представителей х. ч. с. м».

Еще недавно мы с разными чувствами — от иронии до раздражения — наблюдали за расцветом самиздата, а сами незаметно усвоили представление и жаргон молодежной субкультуры, называемой андерграунд. И вот уже слышишь, как известная актриса (в возрасте) говорит: «Не в кайф, а кандидат в президенты небрежно, по-одесски бросает: "Говори сюда!"».

Тематически самиздат представляет собой широкий спектр изданий от христианских и кришнаитских до музыкальных и даже детских. Кстати, первым произведением советского самиздата была кандидатская диссертация Александра Зиновьева, автора «Зияющих высот»— «Метод восхождения от абстрактного к конкретному». На идеях этого сочинения сложилось несколько методологических школ.

Что касается «Зияющих высот», то знаменитая книга оказалась густо заряженной стебом. Вот, например, как автор рассказывает о вождях нашей недавней истории.

Хозяин был выдающимся ученым во всех областях науки, пока за них не брался. Однажды он высказался по проблемам происхождения человека на конгрессе антропологов. Согласна ызму, сказал он, абызяна сначала жила на дэрэва, а потом слэзыла на ззмлу, и кыругазор ые рашшырылся. А сверху-то виднее, шепнул один академик другому, лично наблюдавшему в свое время происхождение человека и досконально знающему, как это делалось на самом деле. Академика посадили. Потом другого. Потом всех остальных. Когда Хозяину сказали, что академик пошутил, он ответил: шутыка — вэшч сырыозная, а эслы шутыка нэ сырыозна, она просыта смышна.

Легко угадывается и другой наш лидер.

А на горизонте истории уже маячила колоритная фигура-Хряка. В одной руке фигура держала маленький кукурузный початок, не достигший молочно-восковой степени зрелости, а другой делала большой кукиш. Одна нога у фигуры была босая. Фигура. громко икала и бормотала лозунги: «НОНИШНОЕ ПОКОЛЕНИЕ, ТВОЮ МАТЬ, БУДИТ ЖИТЬ ПРИ ПОЛНОМ ИЗМЕ».

В основе стеба лежит острое переживание абсурдности нашего бытия: совершенно фантастические экономические эксперименты. невообразимое количество танков и чугуна на душу населения, немыслимое число орденоносцев, старческие поцелуи на экране... В суровые времена авторы показывали властям кукиш в кармане, а потом торопливо и не без восторга принялись освобождаться от уцененного пафоса лозунгов и дебильных афоризмов, Первые тексты самиздата выглядели чистейшей воды эпатажем. Сегодня они, как. например, проза Венедикта Ерофеева, обрели почти хрестоматийную респектабельность.

Перечитаем сиену из поэмы «Москва - Петушки». В вагоне поезда попутчики Венички Ерофеева. натурально выпивая, рассуждают о любви. Слезливый и сумасшедший старик Митрич выражает готовность тоже что-нибудь рассказать.

— Но только чтобы как у Тургенева, — предупреждают его. — -Да ты, наверное, и не читал Ивана Тургенева!

— Ну и пусть, что не читал... Мой внучек зато все читал.

Наконец дедушка начинает рассказывать.

— Председатель у нас был... Лоэнгрин его звали, строгий такой... и весь в чирьях... и каждый вечер на моторной лодке катался... Сядет в лодку и по речке плывет... плывет и чирья из себя выдавливает...

Из глаз рассказчика вытекла влага, и он был взволнован.

— А покатается он на лодке... придет к себе в правление, ляжет на пол... и тут уж к нему не подступись — молчит» молчит. А если скажешь ему слово поперек — отвернется он в угол и заплачет... стоит и плачет, и пысает на пол, как. маленький...

Дедушка вдруг умолк. Губы его искривились, синий нос его вспыхнул и погас. Он плакал. Плaкaл, как женщина, охватив ручками голову, плечи его тоже и ходили ходуном, так и ходили, как волны...

— Ну а все, что ли, Митрич?

— И все, — отвечал он сквозь слезы.

Знаменитой книге Ерофеева, переведенной на все мыслимые и некоторые немыслимые языки, тридцать лет, она прочно вошла в наш художественный опыт. Когда сегодня читаешь, скажем, «Апокрифы нового времени» Юрия Буйды, тебя не покидает ощущение абсолютной нормальности при всем безумии описанного.

... В захолустном российском городишке появляется негр Витя, ветеран африканского партизанского движения. Спасаясь от преследования колонизаторов, он в одиночку пересек пустыню Калахари. Его следы затерялись в непроходимых джунглях экваториальной Африки. а обнаружились в непроходимых зарослях бузины между баней и базаром.

Поскольку ничего, кроме как стрелять по неуверенно движущейся цели, Витя делать не умел, его определили помощником ассенизатора по имени Лаврентии Павлович Берия.

С первого же дня Берия люто возненавидел бедного негра, за то, что с утра до ночи Витя во все горло распевал бессмертную зулусскую поэму «Вопросы ленинизма. Издание одиннадцатое. Государственное издательство политической литературы. 1945 г. Уполномоченный Главлита № A3 2018. Печать с матриц 1941 г. Цена З р. 50 коп».

Стеб легко и естественно во шел в поэтику поставангарда, да он. собственно, и был ферментом новейшей русской словесности. Именно внимание к слову и должно быть поставлено в заслугу авангарду. Невнятица. талдыченье, сумбур, которые можно в нем обнаружить, это не приемы, а поиски живого слова. Это реакция на выморочный язык «государственной литературы»', на клише и одичавшие идеологические штампы.

Вот несколько строф из поэмы Тимура Кибирова «Лесная школа».

Ой, тюменская нефть да якутский алмаз,
от варягов до греков атас.
И бродяга, судьбу проклиная, с сумой
вдоль по БАМу тащится домой.

Он, гитара, палаточный наш неуют!
Дорогая, поедем в Сургут!
И гляди-ка — под парусом алым плывет
омулевая бочка вперед!

И полночный костер, и таежная тишь,
и не надо, мой друг, про Париж!
От туги да цинги нам не видно ни зги,
лишь зеленое море тайги!

Это и есть поставангард — шокирующие превращения, пародийные подмены, многочисленные алюзии. Да, не прямое высказывание, а намеки. Если в поэме, посвященной К. У. Черненко, Кибиров развернул весь набор идеологом недолгой эпохи болезненного генсека, то в «Лесной школе» перед нами набившие оскомину газетные штампы и строчки заезженных песен, «Зеленое море тайги» — что тут комментировать? А ведь в поэме есть еще «Тепло молодежных сердец», что уж вовсе невыносимо.

Поначалу стеб, беззаботное треканье, блатные прихваты, смех над священными коровами развитого социализма раздражали ревнителей строгого вкуса. Думалось: помельтешат ребята и слиняют. Не тут-то было! Стеб оказался живучим, а развивается, представая перед читателем все новыми гранями. Начитанные критики вспомнили про обэриутов и принялись все валить в одну кучу: абсурдизм, неоавангард, концептуализм, соцарт, поставангард. Но это все разные веши. Если, скажем. обэриуты противопоставляли абсурд и придурковатость обывательской жизни социальной «правильности», то у адептов поставангарда абсурдна сама социальность, методы ее мышления и говорения. Отсюда легкое и естественное вхождение стеба в современную речевую стихию. Живое и органичное всегда правдиво.

Девушка ЛЕНИН.