***

Сон обрывается, вернее, даже не сон, а полудрема. Как легко может укачать человека, словно колыбель, маршрутное такси, также легко встряхнуть его, как отжатое при стирке белье, и заставить наблюдать за окружающими людьми, чем и остается заниматься все оставшееся путешествие, новоиспеченному учителю сельской школы , упражняясь в физиогномике.

— Закройте окошко, молодой человек, — слышишь со стороны.

— Дышать же не чем, - возражаешь ты, но что может противостоять изнуренному жизнью человеку.

Маленькая сморщенная бабушка то и дело облизывает подернутые налетом губы и показывает единственный зуб. Фигура ее замечательна. Со всеми тюками занимает она целое сиденье, расчитанное на двоих. Вертясь в разные стороны, вздыхает, жалуется соседке, сдобной женщине:

— Мой-то, когда о прошлом годе. Корову продал, и с Колькой, Кольку-то ты знаешь. Ну, тот, что за Марьей, да, да Степанов. Так вот с этим...

Разговор теряется, растворяясь в гудении двигателя. Водитель включает радиоприемник, тянется за пачкой с сигаретами. Виртуозно придерживая руль, он закуривает, и движения эти напоминают движения иллюзиониста в цирке. За ними не уследить, но все они полны уверенности и той жизненной силы, которую, может, и называют вкусом к жизни. Не встречал я еще на своем веку водителя без сигареты.

А в динамиках, то дрожа и подпрыгивая, то умолкая и заикаясь, звучит: «И оба сошли где-то под Таганрогом среди бескрайних степей...»

За окном пробегают поля, поля, поля. С левой стороны, с правой.

Молодые побеги только начинают пробиваться сквозь землю. Так голова новобранца, изрытая царапинами от бритвы, начинает постепенно обрастать волосами. Кажется, проведешь рукой и ощутит ладонь мягкий и податливый бархат. Поля еще не зеленые, а только-только начинают наливаться изумрудным цветом. Своими глазами видишь, как сходятся они где-то там, далеко, у самого горизонта, с полями небесными...

Заворочалась бабушка-соседка, разматывая на голове платок выцветший и потрепанный. С удивлением замечаешь, как соскальзывает с ее худеньких костлявых плеч тяжелый матерчатый плащ, обнажая шерстяную кофту в цветочек. Как-то неловко чувствуешь себя в одной рубашке перед этим монументализмом.

Водитель, выстрелив окурком, тянется за новой сигаретой, «алле-оп». Скрипит радиоприемник, чихает.

— У мене в городе свои клиентки, больше часа никогда на базаре не стою. А вчера одна не пришла, так думаю, подкиснет молоко, и того, творог сделаю.

— А сын-то пишет, — это полная женщина, удивительно мелодично выводит свои слова, которые, как мне кажется, услышались бы среди любого шума.

— Свекровь. Лидку как подменили. А какая б... была, по всей деревне, страму-то. А теперь ниче, служат. Вот зарплату, говорят, прибавят. Пенсия маленькая. Да и Зорька моя теля даст...

Сразу как-то неловко делается, и не понять природу этой неловкости. Едешь довольный упитанный, молодой, и все у тебя впереди, а что у этой вот самой шамкающей губами, едва переставляющей ноги старухи в жизни было. Колхоз им. 70-летия со дня рождения К. Маркса, огромная любовь на подмокшем от дождя сеновале, дети, от которых ни слух ни духу, да корова Зорька. В городе, лишь на базаре и была. Даже случись что, памятник на могилку поставить не кому, сожитель последние деньги пропьет с чистым сердцем за упокой души, и все.

Тут же начинаешь искать себе оправдания, как будто ты сам виноват во всем случившемся с ней, и ни чем не сумеешь загладить вину, потому что и нет этой вины вовсе, потому что ничем ты помочь уже не сможешь, да и не мог никогда, потому что не может в этой жизни все подчиняться твоей воле, единому началу добра и справедливости, потому что нет мерила человеческому горю, как и нет мерила радости человеческой. Нужно будет ввернуть в лекцию, старшеклассникам чем туманнее, тем лучше.

Тонет ясный весенний день, погружаясь в уныние.

Девушка, милая девушка, вас-то каким ветром занесло на этот ковчег, затерявшийся среди равнин между городом и деревней. Вы, верно, само провидение и явились, дабы скрасить одиночество пути созерцанием прекрасного. Доброе наивное девчоночье лицо с конопушками, строгие очки, немного вразлет, сползшие на самый кончик носа, волосы, аккуратно уложенные и стянутые хвостом, плечики покатые...

Уставишься на такое создание и сам не заметишь, как засмущается юная киприда, поймав заинтересованный, полный улыбки взгляд.

Сколько таких девчонок, с такими очками, конопушками и хвостиками каждое утро катится на учебу.
Свистят тормоза, словно выдохнув долго сдерживаемый внутри воздух, распахиваются двери. Приехали.
Все мы пассажиры, объединенные на какое-то время вынужденной поездкой, составлявшие некогда единое целое, выходя из автобуса, разбредаемся каждый в свою сторону, никогда больше не встретимся, и нет мне, собственно, никакого дела до бабушки, торгующей молоком, ни до водителя, ни до девушки с веснушками, впрочем, как и им нет до меня никакого дела. Остается только одно невыносимое желание поскорее очутиться дома и погрузиться в мягкое кресло.