Жизнь без наркотиков

Мои страхи живут во мне. Они как паразиты проедают стенки моего сознания. И когда дыры станут слишком большими— стены исчезнут и вместе с ними исчезну я. Останется только бесконечность, которая и была в начале.

«А я каждый день хожу умирать на пешеходный переход, напротив Центрального стадиона,» — Артем выплюнул Янке в лицо струю холодного пара. Было темно и сыро. Ничто не предвещало рассвета. «Стою там и умираю, а машины меня все объезжают и объезжают. Наивные». Снова повисла тишина. Я потер плечо и уставился в пустоту. Комар противно-долго пищал и сел, видимо, на шеку Антону, так как тот сильно ударил себя ладонью по лицу. «Ненавижу комаров,» — его голос был немного жалобным. Такая смесь агрессии с отчаяньем. «Они искусали меня всего,»— еще более жалко донеслось из темноты. Внезапно что-то задвигалось рядом и упало. Огонек сигареты медленно поднялся с самого низа. «Как вам прыжок? Никто не видел, я руки не слишком широко расставила?» — Янка затянулась, наверняка Винстоном легким, несколько осветив свое лицо. «Долбаные комары, — заорал Антон и тоже упал где-то рядом, — Ненавижу вас, НЕНАВИЖУ!» Началась возьня. Через минуту опять тишина. «Я никогда не ударюсь головой о капот сразу — я слишком высокий,» — голос Артема был легким и гнетущим. «Ну разве что если автобус... или грузовик...». Плечо неприятно ныло и просило его снова потереть.

В последний раз я видел Янку вчера. Она покупала мороженое в Ахиллесе рядом с Юбилейным. Я стоял и смотрел на печенье, просто так. Люблю когда все просто так. Могу довольно долго ни о чем не думать, даже о том, что ни о чем не думаю. Янка уже хотела выходить, когда увидела меня. Какой-то дикий блеск был в ее глазах. Она повернулась ко мне и сказала, смеясь: «Завтра, завтра...». Потом как то чересчур нелепо подпрыгнула, развернулась в воздухе и сильно ударилась об дверь, так что мороженное оставило на стекле молочный, с резкими выступами и кусочками шоколада, след. Тут же выбежала на улицу и двинула в сторону Парка Победы. Не знаю специально она это сделала или нет — но выглядело очень противно.

«Нет, вы посмотрите на этого ублюдка, он опять хочет меня укусить!» — с яростью сказал Антон, ни к кому в принципе не обращаясь. «Ты дурак что-ли? Достали меня, все достали!!!» — комары запищали с новой силой. «НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ!!!» Янка подпрыгнула и упала еще громче. Артем сохранял тишину — это не его утро. Звезд на небе не было видно. Все затянуло низкими тучами. Пошел моросящий дождь. Я потер плечо. Кто-то из них — Янка или Антон. Сегодня действительно было другим, как с Вадиком.

Я тысячу раз представлял себе как двенадцать этажей превращаются в бесконечность. Как воздух впивается мне в лицо. Я падаю на левое плечо и кожа на шее с ужасным визгом рвется от натяжения, выпуская потоки крови. Я не хочу упасть на плечо, но в моем воображении всегда именно так, как я не старался себе предствавить это по-другому. Вадик прыгнул тогда первым. Стоял, курил и вдруг пошел. Пошел как будто чтобы протянуть кому-то руку. С явным стремлением не упасть, а просто подойти. Но он не остановился. Все замолчали. Я подбежал к краю и упал назад на крышу — закружилась голова. Что было внизу? Внизу была кровь, кровь и кожанная куртка. Минут десять тишины и все начали расходиться. По одному, чтобы не привлекать внимания. Вадик тоже молчал. Всегда молчал. На самом деле он может и не Вадик был. А Янка — не Янка. Я не знал никого из этих людей. И называл их именами, пришедшими мне в голову в момент нашей первой встречи. Это случилось месяца три назад. Я давно думал о прыжке. Не мог больше терпеть своих мыслей, чужих мыслей, людей, животных, запахи, звуки. Все, все что было вокруг. Все перемещалось в одной медленной мутно-цветной воронке. Я ходил по улицам отдельно от своего тела. Задыхался от своей безысходности. А потом решил прыгнуть. Дождался глубокой ночи и решил прыгнуть. На углу Красина и Куйбышева, в двенадцатиэтажке, старый охранник уснул и не заметил нежданного гостя. Замок решетки отделявшей меня от крыши был сорван. Я пробрался наверх. Было так же темно как сегодня. Кто-то ходил и говорил о машинах, о комарах. Сначала испугался и даже немножко почувствовал в себе жизнь. Но все быстро остыло и я пресоединился к странным, наверное не менее странным чем я сам, людям. На меня никто не обратил внимания. Так даже было бы лучше, чтобы были свидетели моего последнего прыжка, последнего вздоха. Машины, машины, комары комары, потом кто-то падает и снова тишина.

Первые тусклые лучи пробились сквозь мокрое, серое, томное небо. «Ненавижу,» — тихо сказал Антон. Неаккуратно, разрезая руку, достал лезвие и полоснул себе по горлу, потекла кровь, он издал едва различимый стон и упал. НЕТ. НЕТ. НЕТ. Никогда я не приду сюда больше. Никогда. Никогда. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ .НЕт. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ. НЕТ.

Наркотики? Причем тут наркотики. Я к ним никакого отношения не имею. Там на крыше. Я не знаю. Они, эти люди, тоже наверное не имеют. Это все жизнь — гребаный наркотик. Радость уходит и начинается ломка. Это жизнь вызывает привыкание. Это жизнь заставляет грабить, убивать, работать, любить. Заставляет засунуть в себя кусок хлеба, запить водой, поспать — все только ради очередной дозы жизни. Там на крыше. Отчаянье залило все вокруг. Все мы пытались вывести друг друг из того себя, которое никому из нас не было нужно. Все дружно уходили от реальности, пытались заставить жизнь отпустить нас. Пытались вылечиться от нее. Я никогда больше туда не приду. Я не выдержал хочу еще дозу, слишком сильные боли.

Через месяц пришел Кирилл и рассказал себе, что боится дышать, что не хочет дышать. Тобол уже взялся льдом. С высоты двенадцати этажей его хорошо видно.
А может это все-таки наркотики..? Там на крыше...

Ролл. 18.07.05