Дежа вю

Красота нормы, театр или шабаш?

Сон был тонкий и настолько «реальный», что, пожалуй, можно было прихватить с собой охапку цветов и листьев. Прямо оттуда – из сна. Дальше все по сюжету фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Стены растекаются в тумане, и ты, зажмуривая глаза, несешься сквозь время и пространство и грохаешься прямиком в привычную обыденность, слегка ударившись коленкой. Да нет же, одиозные вещества тут ни при чем, это был самый обыкновенный сон. Под ногами осколки: черный кот решил судьбу реликтового зеркала. Кыш! Да на что же это все похоже? «На нашу жизнь, на нашу жизнь это похоже», — бормочет кто-то в подсознании. Да, действительно, как приятно жить в виртуальном мире, где все мы и находимся. Путешествовать по эпохам не обязательно во сне или в Глобальной сети Мне и моим современникам выпала честь жить вообще в весьма странное время. Кажется, что живешь во всех временах сразу. «Не нова мысль», - скажете вы. История ходит по кругу, а вслед за ней кочуют одни и те же человеческие мысли, идеи, пороки и заблуждения. «И все они одни и те же — эти люди», — пожал бы плечами Воланд. Настоящее dejа vu.

Да, что же это за утро выдалось сегодня! Закутываюсь в шарф и кидаюсь в колючий ноябрьский город. Вот это был сон! Просто фантастический! Осенний лес, пропитанный запахом смолы и солнца. Солнце везде: нежится на ладонях, щиплет глаза, вздрагивает янтарными капельками на листьях. Да это же я в детстве! Я была здесь когда-то очень давно. Когда в мире жила гармония, когда мне не нужно было делать выбор… Хочется потереть якобы «ушибленную» коленку. Настоящее dеjа vu.

Все пути ведут в Интернет-кафе. Светские новости - нет спасения. И тут, неведомо из какого далека, на экран выплывает некая «валькирия» в окружении рунических символов. Она равнодушна к символам Света – день столько раз обманывал ее. Другое дело – ночь. Именно тогда тщедушная мысль обретает силу. Она всегда отличалась некоторою меланхоличностью. А потому бредила Серебряным веком. Ее захватывали «тайные знания», которыми увлекались Александр Блок и Андрей Белый, Д. Мережковский и З. Гиппиус, актер Михаил Чехов и кинорежиссер Сергей Эйзенштейн. Была одна невещественная мечта: она хотела быть свободной. Ну, то есть, вообще, когда можно верить во что хочешь, например, в себя. «Да, бездорожье», — рассматривала я этот «дневник» со все большим вниманием. «В ночи. В непроглядном земном аду. На сотом кругу одичания, обнищания – опустошения. Лишь в Нем едином вижу Осанну, в свете Его бездонных глаз купаюсь Венерою. Благословляю само имя Его – Луи Сайфа – Люцифер», — так молится грешная девица на сон грядущий при свете архаических свечей. Не в каком-нибудь загнивающем средневековье, а в самой что ни есть обычной квартире в 2006 году от Рождества Христова. Хм, да это и не рассказ вовсе. Девушка-то совершенно реальная, современница. Вот и адрес указан. Видимо, современники, подобно мятежному Байрону, впали в горделивую скуку. И что же происходит тогда? Вернее, что же тогда происходило? Ведь в том, что это все уже было, можно не сомневаться. Колено перестало «плакать». Остро захотелось написать письмо запутавшейся в понятиях валькирии.

Праздничный салют опалил морозное небо. В кафе «Бродячая собака» уже с вечера толпился веселящийся народ: извозчики, студенты, богема... Конечно, сюда еще не вваливался Маяковский со своей верной бандой футуристов, этих «мародеров» и «нарушителей общественного порядка». Вскоре они сцепятся здесь с Северяниным за право обладать титулом «Короля поэтов». Выиграет, конечно, Северянин со своими «ананасами». Всех объединяло лихорадочно-восторженное чувство, происходило что-то мистическое и огромное. И это не удивительно, ведь нарождался тысяча девятисотый год. А это чего-нибудь да стоит. В мир ворвался двадцатый век. «Мир такой, каким я его себе представляю» - озвучил главную мысль времени Пикассо. Но круче всех был, конечно, Ницше. Это он поведал непросвещенному миру о настоящей свободе и человеческих возможностях: «Христианство – это ненависть к уму, гордости и мужеству, свободе; это – libertinage ума, ненависть к чувствам, к радостям чувств, к радости вообще…». И понеслось! Повсюду экстравагантные кубы, мазки резкие и грубые, в лирических откровениях декадентов вещи проживают самостоятельную жизнь параллельно с людьми. Модернистская взвинченность чувств и гипертрофия красок, разгул самых фантастических идей и концепций, которые только и возможны были в эту предреволюционную смуту. Кажется, что все призраки древних магий и культов враз возродились в эту Вальпургиеву ночь российской истории и кинулись путешествовать по взбудораженным умам современников. Все это напоминало жуткий и веселый шабаш, подобный булгаковскому балу у Сатаны. Благородная аристократия и богема просто купаются в мистике. Массовые, или камерные, за круглым столом после вина и карт спиритические сеансы становятся привычной практикой. Учение каббалы открыто преподается в Москве, Петербурге и Киеве под видом египетской и буддистской мудрости. Самой лакомой жертвой тьмы являются, как известно, люди незаурядные, а лучше – гениальные. Лев Толстой – апологет христианского милосердия и жертвенного служения народу, так красиво и глупо погибший, впрочем, совершенно в духе эксцентрики века, по свидетельствам жены Александры, иногда был абсолютно безумным и бесноватым. «Он издевался над всем, что нам дорого и свято… Мне казалось, что я слышу бред сумасшедшего… Наконец, когда он взглянул на меня вопросительно, я сказала ему: «Пока Вы говорили, я видела Вас во власти кого-то, кто и теперь еще стоит за Вашим стулом». Он живо обернулся: «Кто это?» — почти вскрикнул он. – «Сам Люцифер, воплощение гордости».

За «полетами в астрале» не раз заставали и Блока. «Тут я взглянул на него и понял, что он уже давно не слушает меня. Да его здесь уже и нет! Передо мной сидел совершенно другой человек, с пустыми, ввалившимися глазами, которые смотрели куда-то далеко и прямо сквозь меня», — записал в своих воспоминаниях Горький. Любимое занятие Тьмы - это путаница. Запутать, разорвать связи между людьми, затуманить. И не замечаешь, как бедное сознание разлетается на дробные части. Хочется бежать во все стороны, увлекаться всем и вся, верить во все сразу. «Пляски смерти», точки пули в конце, «слетевшие с катушек» Передоновы, и фанаты Вечной Женственности, а над всем этим бился человек, который звучит гордо. Эта была не жизнь, а странный перевертыш. В моде — инфернальное и карикатурное. «Совсем не важно, кем быть одержимым: Богом или Дьяволом, важна интенсивность одержимости» — заметил один из современников

Весь день я думала о «валькирии». Неужели она и вправду ведьма, или всему виной «унылость ума», или попала не в ту компанию? Я не выдержала и отправила письмо, некоторые свои растрепанные мысли, на форум, где и обреталась «поклонница декаданса» и, вероятно, ночных полетов на метле. Валькирия не отозвалась, зато мне ответил юноша, тоже, впрочем, с симптоматичным именем – Demiurg. «Это же было изломанное время. Старая жизнь умирала, а значит, нужно было придумывать новую. Новизны жаждали все: нового строя, новой религии, нового искусства. Так разве это не потрясающий повод их изобрести? Вы когда-нибудь заглядывали в себя, ну чтоб до самой сути дойти? Они заглядывали и ужасались. Так бывает со всеми, кто живет с обнаженными нервами. А еще с максималистами. Не кинешься тут в виртуальность или в бунт. Но на «расчищенном месте» была пустота. А когда тебя окружает пустота, то особенно остро хочется праздника, да нет, даже карнавала. Праздником была их жизнь. Недолгим, правда».

Долой вашу религию! Долой ваше искусство! Долой вашу любовь! (Как будто бывает другая) - захлебывался революционным восторгом Маяковский. Он весь — воплощение этой брутальной гибельной праздничности. Печальная жертва времени. Это потом он будет корчиться в агонии, когда вскроется гордыня и отчаяние, доведенные до гангрены. А пока должно быть страшно и весело. Можно отпускать пощечины зажравшимся буржуа, бродить по улицам с бутафорскими плакатами с изображением жирафа, на которых значилось: «Это – не Маяковский». Юродствующий Хлебников пишет свои шедевры и засыпает прямо на них в скверах. Следом бродит Давид Бурлюк, похожий на пингвина, и меланхолично собирает шедевры Хлебникова в наволочку. Обезумевшая толпа поклонниц осаждает квартиру Мариенгофа и Есенина. Какая-то «нимфетка» проникает-таки в обитель, а потом и на ложе одного из «богов». Через какое-то время девушке торжественно вручают новый поэтический сборник и под аккомпанемент этих стихов провожают до порога. Красавица была необходима лишь для того, чтобы погреть постель «имажинистским братьям». Просто у ребят не было отопления. Эксцентрика, вечный перформанс и эпатаж стали культом. Неважно, в каких формах это будет сделано. Чем скандальнее, чем патологичнее будет зрелище, жест, сказанное слово, тем лучше и ИНТЕРЕСНЕЕ. Победа формы над содержанием. Банальность объявляется главным пороком. Главное — перевернуть все с ног на голову. Создать лжереальность. Шел 14-й год. Еще не 17-й. Абсурд набирал обороты.

Сегодня уже почти морозно, но при этом продолжает почти припекать похудевшее и осунувшееся солнце, значит, уже почти скоро зима. Как хорошо жить в виртуальном мире! Здесь все «почти». А значит, вне добра и зла. В голове кружатся «виртуальные новости». Группа художников «Секция абсолютной любви» устроила похороны щуки в Александровском саду под кремлевской стеной. Закопали. Тут же поставили зажженную свечку. Проходящие мимо туристы и прохожие поглядывали сочувственно: «Весь мир – театр». Мир – игра, диснеевская, компьютерная игрушка. Кстати, народная мудрость определяла ей время и место: делу время, потехе – час. Сегодня в затянувшееся шоу вовлекаются все присутствующие. Здесь ведь не существует ничего священного и по-настоящему значительного, чтобы его нельзя было «переиграть». «Надо жить играючи!» «Играючи» можно решать «проклятые» проблемы. Ток-шоу: «Немного о нашей демографии». Будущая мать-героиня, а пока светская львица Ксения Собчак заявляет, что у нее с этим все в порядке. И телезрители спокойно засыпают. В свихнутом мифе, то есть мире, надо учиться чувствовать себя комфортно. В одной из московских газет появилось сообщение о том, как студенческий театр МГУ организовал шествие по Никитской с плакатами: «Бога нет, потому что мы бессмертны», «Мы с вами, шахтеры». Солировали в этом шествии дамы, по-видимому, актрисы театра, одетые в черные трико и украшенные рожками на голове: они подпрыгивали и пританцовывали перед глазами потрясенной милиции…

Кстати, завтра 31 октября. На носу — Хеллоуин. Значит, будут тыквы, дети в паранормальных нарядах около школы и побитые стекла. Игра и жизнь непрерывно меняются местами. Игра незаметно превращается в шабаш. Словно в пелевинском романе «Чапаев и Пустота», где пустота – главный герой и она же реальность, населенная нежитью. Чапаев, Петька, Анка, Котовский, которые, вынырнув из популярных советских анекдотов, то в качестве продвинутых эзотериков спорят о последних тайнах мироздания, то играют постмодернистскими смыслами, то нюхают кокаин, то вновь возвращаются к себе в анекдоты. В этом поистине бесовском мире, лишенном связи и смыслов, реальность уничтожается с той же последовательностью, как и при употреблении наркотиков или при занятии спиритизмом. Все, что происходит здесь, ни хорошо и ни плохо. Но занятно и любопытно: интересно.

Морозным ранним утром некая молодая женщина в отчаянии металась по городу. Она надеялась найти то единственное, что только и могло сейчас спасти ее мужа. Но все было тщетно: ей так и не удалось купить опиума. Без него Булгаков не жил уже давно. Не без его влияния, а также благодаря «общению» с таинственным огненным змеем, Мастер писал ночами о легендарных похождениях «мессира» и его банды. Тяга сбежать в виртуальность от обыденной жизни существовала всегда. Вероятно, кого-то это спасало от «лезущего во все щели быта». «Максималисты» берут выше, т. е. жаждут приобщиться к страшным тайнам запредельного, причем в кратчайшие сроки, в режиме блицкриг. И бросаются-таки туда с головой, с распахнутой душой, в ожидании «озарений». Но вероломное желание прорваться к Истине с «черного хода» чревато иногда трагическими последствиями.

Знаменитый Сергей Бондарчук был воспитан на Толстом и буквально влюблен в него. Всю жизнь он «прожил» с Львом Толстым. Квартира была увешана его портретами. Перед смертью все его чувства неожиданно обострились, тайна всего окружающего и нематериального стала явью. Святые называли такой мир «безблагодатным», вымороченным, вывернутым наизнанку. И он поистине страшен. Режиссер понимает, что портреты Толстого его от этого никак спасут. Священник, исповедовавший Бондарчука, рассказал об этом случае.

Михаил Афанасьевич, самый «мистический писатель», чем не колоритная фигура эпохи мятежных «оккультных исканий»? И с каким же азартом мы наблюдаем за «мессиром» и его свитой, «построивших» всю Москву 20-х годов прошлого века! Бледная фигура Иешуа Га-Ноцри, который что-то бормочет себе под нос, ученики-де все переврали, вызывает только досаду. Зато «мессир» поистине великолепен: он преодолевает пространство и время, владеет секретами вечной молодости, эрудирован и остроумен. Он так эффектно карает совдеповских продажных чиновников и стукачей. Это в Его мире темноты (то есть красоты и справедливости) находят приют влюбленные, а рукописи не горят. То, что порок может стать живописным, известно с древности. Особенно хорошо знали об этом в эпоху Ренессанса. «Гнусные клерикалы ополчились на человеческую природу. Не учите жить, в общем», — Боккаччо, вероятно, был веселым человеком. Кто, как не он, умел так жизнерадостно и талантливо описать эти «милые и естественные человеческие низости». А значит, модная мысль эпохи найдена. Дай волю своей фантазии — самоутверждайся! От этой умелой казуистики трагически трещала по швам нормальная логика.

Я люблю Яна, Ян любит Галю, Галя любит Магду – это прямо оперетта какая-то – болезненные безысходные рыдания. Кажется, что в этих отчаянных рыданиях высвобождалась многолетняя мука. Фильм Алексея Учителя «Дневник его жены» о трагических перипетиях приватной жизни Ивана Алексеевича Бунина культовым не стал. Что ж, не «Лолита», конечно, до шока здесь далеко. Поражаешься собственной тишине восприятия. Что же, «Пиршественное» время, гедонизм. «Выгонишь, может быть, изругав…», — опять громадный Маяковский, тринадцатый апостол и богоборец, до потери сознания болеющий маленькой женщиной-дьяволом. «Если вдруг подкрасться к двери спаленной, Перекрестив над вами стеганье одеялово, Знаю – запахнет шерстью паленою И серой издымится мясо дьявола…» Правильно, лучше называть вещи своими именами. И все равно, бился под дверями, потом уходил на кухню, курил, делал бутерброды… для Них. Это неизбежно. Это не трагедия, но всего лишь адюльтер. «Великолепный адюльтер» пышно расцветал в стихии половодья чувств и вычурности. Ведь срывать покровы, запреты и ограничения – так весело и ужасно. Императив эпохи. «Такие времена», — сказал бы Владимир Познер. А я написала все это существу по имени Demiurg.

В «интернет-пространстве», в котором мы все живем, как муравьи в муравейнике (в паутиннике), или, лучше, как маленькие жители Лилипутии, есть свои законы, своя норма. Она такая красивая и уютная, эта норма. Потому что придумали мы ее сами. А нас так много, и каждый придумал свою. Свобода. При этом мы все время чего-то ищем, может быть, «потерянный рай», а может быть, друг друга. А потом становится страшно, потому что не находим. Но самое страшное – это делать выбор. В «виртуальном мире» это невозможно, там не существует «хорошо» и «плохо». Только интересно. «Моральная амбивалентность», — спокойно пожмут плечами остроумные социологи. Компромисс forever! Множество мнений, чувств, связей. Единство растворяется, как дым в тумане, как ведьма, героиня Жанны Фриске.
Проверяю письма на мэйле. Где спастись от светских хроник? Опять кто-то разводится, наверное, Жигунов. Опять чьи-то победы и двойная жизнь. Да, не дай вам Бог жить в эпоху половодья чувств и «здравомыслия». Вот еще чья-то обывательская история. Читаю. «Ты же здравомыслящий человек, а значит, понимаешь, что стать сегодня для кого-то единственной невозможно, разве что только лучшей». В принципе так думают все. Кто все? Об этом говорят все знакомые и опросы общественного мнения. Единство с одной и навсегда невозможно. Где же тут свобода? Хочется новизны. А иначе НЕИНТЕРЕСНО.

«Я — Гамлет, а значит, тоже не умею делать выбор, как и все. Это возможно только там - во сне. Я не хочу, чтобы было ИНТЕРЕСНО, пестро и множественно. Только здесь, во сне, вокруг меня однозначно и тихо. Нет мистики и наваждений. Зато есть единство. Навсегда. Рука в руке. Адам и Ева до грехопадения. В залитом солнцем лесу. Оно умиротворенно нежится и играет бликами на влажных от дождя листьях, как «под щипцами у часовщика».

«Валькирия» так и не отозвалась. Я не могла больше найти ее «дневник». Форум был закрыт. Все исчезло. Да, бездорожье…

Ирина Палкина. «Cher ami», ноябрь 2006.