Дикарь

С детства у меня не было друзей,
поэтому я часто разговаривал
со своими бутербродами. (А. Кириченко).

С детства я готовил себя к тому, чтобы убраться отсюда подальше. Я ненавидел этот город так сильно, что испортил климат: затяжная морозная зима, короткое и душное лето. Укоротил девушкам ноги, высосал населению мозги и не окружил себя достаточным тылом друзей. Свою среду я отбирал по чемоданному принципу. Другими словами, люди меня интересовали ровно настолько, насколько они были готовы уехать из Кургана и причем неважно куда. Так и прошло мое детство в окружении забытых командированных, таких же, как я. Вокруг расцветал Урал, сибирская язва, ссыльный сифилис, по улицам бродили медведи, пьяные мужики в шапках-ушанках и валенках играли на балалайках хип-хоп и расплачивались самоцветами из малахитовых шкатулок с проститутками. Регион как регион. Урал как Урал, и все было бы ничего, если бы Ермак не вые...л хозяйку медной горы, Александр не ссылал сюда ублюдков со всей империи, а Берия не построил здесь секретных городков со сладковато-урановым запашком радиации.

Курган в переводе означает могила. Разве это место для жизнелюбивого эгоиста? А чем заняться эгоцентричному жизнелюбу в ожидании отъезда, ответ правильный — овладеть искусством внутривенной инъекции, инъекции чуда, чтобы игла приключения пробила окаменевшую кожу, чтобы в недрах моего пустого я, в венах которого стоит болото, а из скважины свежей раны несет смрадным паром высокомерия, молнией неожиданности засветился приговор, мой приговор, мне приговор — я хуже всех вокруг, я наблюдатель.

Эти строки были написаны мной почти девять лет назад, до моего приезда в Москву. У меня нет причины и желания отказываться от них, все на местах — и дилетантская категоричность, и эмоциональная сырость, да и типичная бездарная претенциозность. В 1989 году в мои семнадцать лет этот максимализм в придачу с подростковой нервозностью был необходим, чтобы в 1999 полюбить эти места, этих людей, инопланетян с планеты Урал. Только в этой, чаще холодной, нежели теплой вселенной живут немножко «суровые, но добрые внутри», теперь и голодные, дикари. Дикари, которые строят лучшие в мире танки (Курганский машиностроительный завод), дикари, которые лучше всех в мире лечат страшные переломы, исправляют и вытягивают врожденный порок конечностей (Центр Илизарова), кстати, во всем мире это знают.

Девять лет назад я бы рассмеялся от страха, узнав, что благодаря внешним обстоятельствам буду писать эту пародию на возвращение.

Когда тебе двадцать шесть, время кажется нелепой выдумкой стариков, и всю деформацию и незначительную мутацию, которые с тобой происходят, можно определить только по детским фотографиям, но даже они не объясняют, какими путями Дикарь попадает в Москву.

Возможно, я мчусь внутри сибирских трубопроводов свежей легко воспламеняемой нефтью, чтобы попасть провинциальным «свежачком» в сопло столичного факела или добираюсь до белокаменной в кузове грузовика автостопом в виде хлеба, цветов, сахара или гексагена, а, может, годами иду пешком с рыбьим обозом от самого Архангельска, или я, простой свердловский прораб, перевожусь в Москву и превращаюсь в президента Ельцина.
Где эта разница между побегом и возвращением, когда ремни натянуты, пружины сжаты до скрипа и катапульта готова выплюнуть тебя и самоликвидироваться, когда запущен детонатор, искра, цепная реакция, преступление, предательство, страх, девственность, петля, Илизаров, Мальцев, Солоник, на посошок передоз, он сказал: «Поехали!» и махнул крылом, Сатурн, Венера, Уран, Кассиопея, Казанский вокзал, чистилище, рай налево, ад направо, «Вам сначала первое или сразу десерт?». Да просто нет никакой разницы. Не место красит кокон в момент превращения в мотыля. Не имеет значения, где это происходит — в царстве Астреи, на Тверской или в зауральской степи — если глубоко внутри тебя сидит и щелкает семечки аксиома жизнелюбия, вирус победы, знание корней.

Я — дикарь, я с Урала, где любой психоделический Бажов заткнет за пояс жалкого Кастанеду, где любой Демидов выкует металл, не поддающийся западной экспертизе, где любая Наташка может вызвать комплекс неполноценности у журнальной супер-модельки, наконец, где любой Левша подкует аглицкую блоху. Я — дикарь, и это дает силы выжить в таком огромном, заманчивом и жестоком мегаполисе, как Москва. Потому что Москва — это фабрика грез, это русская мечта, красная матрица, и чтобы быть самодостаточным процессором, а не бросовым файлом, я помню — я с Урала, я не потопляем, я жив.

На речке, на речке, на том бережечке...