З е л е н о г о р с к

янтарь, шиповник и рубин
горят над головой,
и из груди торчит рубин —
и птичий, и живой.

«Не умирай, Зеленогорск»,
— холст, масло и вино,
янтарь, песок и красный воск
целуют полотно.

Смола и масло шли вперёд
стеной кривых зеркал.
Со мной умрёт мой крепкий лёд,
мой выставочный зал.

Когда вверху разлился плач,
ты оглядела даль
и приколола мне на плащ
кагорную медаль.

Вино поволокло во тьму,
смола пошла в тюрьму.
Я прибалтийскую уйму,
балтийскую уйму,

чтоб не уехал птичий крик
по рельсам водяным,
чтоб не казался мой язык
нептичьим, неживым.

Для нас поёт мой крепкий лёд,
и, если мы умрём,
слеза на выручку придёт
в опрятный водоём.

Cлеза на выставку пришла,
и смотрит из глубин
кроваво-красная смола —
шиповник и рубин,

шипит и маслится стена,
торопится назад —
туда, где крепости вина
в глазах твоих стоят

12 апреля 2004