Мизантропическая автоэпиграмма

Треть века позади. Наивны те,
кто думают, что жизнь бесконечна.
Разубеждать их — так же человечно
как говорить о свете в темноте

слепым. Зачем? Какой резон
бросаться телом всем на амбразуру?
Пусть даже так внушительна фигура,
что в дождь не помещается под зонт-

ом. Да, треть века позади.
Какая-то в душе осталась рана.
Не славы жажду, нет, но гонорара,
раз в месяц я шепчу ему: «Приди!»

Не радуют уже фрагменты ню,
настойчиво дразнящие с экрана.
Звоню друзьям, когда немного пьяный,
а трезвым — в поликлинику звоню.

В безвестности заржавело перо,
а раньше было по-индейски острым.
И круг знакомств, когда-то слишком пестрый,
стал жалким, словно реплика Пьеро

в дешевой пьеске. Быт или не быт?
Конечно, быт. Оставим все сомненья.
Пусть громко лопнет ткань стихотворенья,
не выдержав решительной борьбы.

Брюзга устал брюзжать. Увы и ах!
Ужасно грустно и смешно до колик,
что Винни-Пух, и Пятачок, и Кролик
теперь мне непонятны. Вот Иа —

совсем другое дело. Мир таков,
что хочется надраться.

А. Чирков.