Канцона 

Она живет на Соколе, а он живет в Орехово.
Встречаются на Чистых, и гуляют до темна
с подержанным приемником.
Эфир шуршит помехами,
шуршит пакет, в котором литр красного вина.

А дни стоят нарядные, медовые, бедовые,
осеннее-заповедные, с горчинкой, с холодком...
В них дым костров и дворники,
каштана лист надорванный,
рубец от твердой пуговицы, поцелуй тайком.

В них есть все то далекое, и близкое, неспешное,
что к старости сжимается в морщинки возле глаз.
У мужиков в обычае за это пить и вешаться,
ну а у женщин — плакать, мол, могла — не сберегла.

Не сберегла на Соколе, не сохранил в Орехове,
не вынесли с бульвара, как рябиновую ветвь.
Но вот канцона кончилась. Приехали, приехали.
Остались корвалол, и нежный яд, и красный плед.

Квартира запечатана, как баклаборатория,
буханки «Бородинского» хватает на три дня...
Участок имяречества, печали территория,
уныния делянка без таежного огня.

Ночами жизни хочется, ночами люди корчатся,
сжигая руки слабые слезами и слюной.
Глухое одиночество, слепое одиночество,
немое одиночество Vitaет над страной.

Но где-то под Саратовом, в Орехово, на Соколе,
В угрюмом Алапаевске, в Урюпинске, в Орле
Гуляют мальчик с девочкой, и никого нет около,
и нет счастливей их, да и не будет на земле.

**********

Пятицвет, пятицвет —
как роса на листве,
как песок на жемчужной косе.
Купоросный обман,
свежесобранный мед —
кто из смертных такое поймет?

Пять оттенков цветов —
и купельная синь,
и январская лютая стынь,
бархатистая мякоть —
ни дать и не взять.
Пять цветов в твоих лисьих глазах.

Как в шкатулку с секретом
с утра заглянул,
обомлел и остался в плену.
Будто отблеск заката
упал на весло…
Нет, не хватит ни красок, ни слов.

Словно в пропасть шагнул
и надолго заснул,
а, проснувшись, — завыл на лгуну.
Мгла-лгуна, подмигнув,
Шелестнула в ответ:
«Береги этих глаз пятицвет».

AVIS (Девушкин сон)

Шорох крыльев птиц
взрезал тишину
замер в облаках
некуда идти
ветер-лилипут
просится в рукав

капельки воды
жгут мое лицо
флорентийским я
дом
где мой поводырь
где хромой танцор
никого нет ря
дом

бусинами глаз
смотрит на меня
маленький зверек
будет догонять

буду догонять
пламенный рассвет
гибельный закат
буду догонять

Азиатчина

1.

Людской тромб
скользит по венам метро.
Собаки спят вповалку
с бродягами,
Калеки играют в считалку.
Брода нет, разит спиртягой
И пирожками,
и пропиткой шпал.

(Переход на станцию…
Не оставляйте вещи…
Эксклюзивное предложение…)

Бесконечное назойливое движение
И мелодии Брамса от консерваторцев —
Сон, сон, но не вещий, не вещий…
Калейдоскоп небритых профилей горцев
и копченый лещ
В гнилых зубах попрошаек

Рядом — старухи, которые всех прощают,
но все помнят
и красят сухие губы розовой легкомысленной помадой,
как кокаинистки Петрограда
на пиру во время зимы.

(Домик в Коломне, ломтик лимона, портик, колонны, кортик холодный)

Дряхлые одалиски в вуалетках
ездят в метро, не в пролетках,
стоят в очереди за таблетками.
Из-за сочных усатых валетов
Не сходятся их пасьянсы

Свежие холеные иностранцы
из кругов «де сиянс»
в черных длинных плащах
смотрят удивленно
на плаху лобного места
и обоняют кровь менструальных циклов
русских невест.
Их телефоны по-другому пищат.

Веселые негры
жуют шоколадки.
Их зубы сливаются с кокосовой начинкой.

(В поезде — неполадка.
Вагон задымился
В пузыре горячего ветра).

Африканские веселые картинки,
новозеландская мурзилка,
коста-риканский ровесник,
индейский костер
венгерский пионер,
московская правда,
малоподмышский путь Ильича.
Езжайте в Малые Подмыши!
Там приют для вашей души!

2.

Вавилон разлилован
вечерней зарей.
Яркий свет фонарей
и рекламных огней,
а в Яузе — тушки дохлых голубей.

Богат Вавилон и нищ
как церковная мышь.
Улицей скована
гудящая лава машин.
мужчины похожи на женщин
а женщины — на мужчин.

Ленив Babylon
(Baby alone)
и любит крутить на бабло.

Бездельник, бездельник,
взлети выше денег
и с неба крылом помаши!
Никто не вернется —
поддатые хлопцы
считают в карманах шиши.
А к ночи оттает
безумная стая
и клюкву раздавит в зубах:
судьба разлинованная золотая,
простая такая судьба.

3.

Во дворе черемухой пахнет,
клен
шумит,
а подальше — каштан.
Это кто тут под мухой?
Мой сосед?
Ах, не
он —
неизвестный алкаш
под кустом много лет
пьет «Столичную».
Бедный мой Russian.
Пьет по-русски,
и также
когда-нибудь
выпьет уксус.
Стукнется в гроб его
мерзлый камень.

О, бедная Лиза
и не менее бедный Эраст!
Все мы бедные — сверху и снизу,
справа, слева.
Одни во всем мире.
На «Эраста» нам рифму подарит
сорванец из соседней квартиры…
Догадайтесь — какую.

4.

Люди добрые!
Ради всего святого,
ради малых детей своих
помогите собрать
мне ребенку на операцию!

Человек по природе — бобр,
то есть, добр.
Оговорка, товарищи.
Гнет либидо, проделки рацио,
адаптация
через
кастрацию
и жестокое отторжение влагалища.

5.

Малыш, почему ты плачешь? Почему ты плачешь, малыш? Или, может, тебе от «Версаче» джинсы-клеш вдруг стали малы? Или, может, тебе не по нраву самый близкий от нас аквапарк? Гувернер ли скор на расправу? Или хочешь ты есть, пуркуа па? Ну, ответь, почему ты плачешь? Отвечай скорей, не молчи! Ты потратил мою заначку? Потерял от «Тойоты» ключи? Да ответь мне, малыш, ответь же! Перестань реветь, наконец! Мне грустней твоего не меньше, а ведь я же родитель, отец! Расскажи, отчего ты плачешь, истерично трясешь губой? Потеряла Танюша мячик? Ерунда! Ты же будущий мачо. Станешь взрослым, мой маленький мальчик, мяч подруге подаришь другой.

Вариация ля минор

Разбудил меня сегодня запах утреннего кофе,
горький привкус черных зерен.
Их букет так благороден,
в нем есть разные оттенки —
жженый лист, сандал и кровь и
тон заброшенной мансарды.
В ля миноре из-за стенки
Доносился Брайан Ферри —
пили там, играли в нарды
одинокие соседи —
муж с женой. Интеллигенты
в поколении не первом.
Я расстался с теплым пледом,
вспомнил, что ты уезжаешь
и затрясся каждой клеткой,
каждой точкой, каждой жилкой.
Снова врозь — какая жалость,
жалко, боже мой, как жалко…
Ты шумела душем в ванной,
а твоя подушка пахла
чем-то странным:
то ли детством,
то ли феном, то ли бренди,
то ли влажным полотенцем,
то ли попросту разлукой.
Из большой дорожной сумки
свесился кармашек джинсов,
как увядшая фиалка.
Жалко, боже мой, как жалко,
что тебя так помнят руки,
что мы созданы для жизни
и для смерти. Расставанье —
раз прощание — восходы,
два прощание — закаты,
три прощание. Но кто ты?
Что ты? Где ты? С кем ты? Как ты?
Душ умолк. Негромко капли
падают на теплый кафель.
Завари немного кофе
в кружке с олимпийским Мишкой.
Стрелка дергается реже.
Нарды цокают все тише.