***

Он смотрит на горизонт, как дети смотрят на экран.
Он подолгу подманивает пугливое слово.
Он наблюдает Землю, как врач наблюдает больного.
Переписывает Библию, заново сочиняет Коран.

К нему обращается жена голосом суровым,
Но ее язык неизвестен на его планете.
Жизнь медленно тлеет, подобно сигарете.
Тишина прорастает. Истончаются смысла оковы.

Его непонятные стихи — его своевольные дети.
Он их подкармливает кровью из своих собственных ран,
Словно мифологическая птица пеликан.
И не существует повести прекраснее на свете.

***

Солнце застыло над вечным покоем,
Город над озером,
Тучи над городом,
Ангелы в небе парят над Берлином,
Суд над изменником,
Плач над убитыми,
Кто-то во ржи притаился над пропастью,
Крыши над спящими,
Звезды над крышами,
Шприц нависает над веною жаждущей,
Плач над изменником,
Суд над убитыми,
Громче становится смех над упавшими,
Птицы над берегом,
Небо над птицами,
Длится полет над кукушкиным домом,
Меч над престолом,
Шпионы над Тиссою,
Сферы небес друг над другом возвысились,
Семь или девять —
Уж точно не помню.
Сверху над всеми,
Над всеми,
Над всеми,
Над всеми,
Над всеми —
Любовь.

***

Всего через минуту возвратятся
Хозяева непрошеные вновь:
Названье города, а также номер дома,
Вернется скоро имени звучанье,
Фамилии законный неизбежный индекс,
Профессия, о денежке забота,
Всплывает прилипчивое слово «цель»,
Чьи габариты мельче с каждым годом,
Но хватка не слабеет оттого.
Все это так.
Но ведь еще не кончился
Минуты долгий радостный полет.
Я все еще стою на этой крыше
И вверх смотрю на бесконечный купол,
И счастлив тем, что небо — это праздник,
Что навсегда останется со мной.

***

Иероглифы, написанные водой
На горячем асфальте,
Живущие пару коротких мгновений,
Чистое творчество
Без корысти, без цели,
Без места в истории —
Это и есть тот самый,
Волшебный,
Неуловимый язык,
На котором душа
Небу расскажет о бедах своих,
Бога попросит о счастье,
Любви и покое.

***

Парижский сон
Пусть лишь во сне, пусть только до рассвета,
Но непременно возвращусь я в город этот,
Где сеть крепка из переулков узких,
Где даже кошки понимают по-французски,
Где за руку здороваются боги
И так изящны ароматы-недотроги.

В том городе, где ввысь летят соборы,
И о любви поют бомжи и воры,
И дождь, задумчивый, как дворник старый,
Прилежно умывает тротуары,
Где лужи тонкие прозрачны, как стекло,
Побуду три часа еще, пока не рассвело.

***

Наверное, нигде на свете
Не умеют ездить в поездах
Так, как в России.
Поля-и-пустоши, поля-и-пустоши...
не о пьянках в купе.
Я говорю об удивительной способности
Застывать перед окном вагона
На несколько часов,
Подпадать под странное обаяние,
Под непонятную власть
Однообразных пейзажей.
Леса-и-пустоши, леса-и-пустоши,
День за днем, день за днем
Мы можем медитировать,
Становясь похожими друг на друга,
Перед волшебным экраном,
Рассматривать
Сверхавангардистский фильм
Длиною в бесконечность.
Пронзительно и кратко плачет
Локомотив.
Мы снова, снова впитываем глазами:
Леса - поля, леса - поля, леса - поля...
Среди них изредка мелькают
Умирающие деревни и станции,
Чьи полумифические жители
Не подозревают,
Что всю свою жизнь
Они лишь строят декорации
Для тех, кто смотрит
Из проходящих мимо
Скорых поездов.

***

Не тешьте себя заблуждением,
Что времена меняются — это не так.
Именно в эту минуту,
Неподалеку от вас
Будда уже решил
Навсегда оставить свой бизнес,
И в компьютер заносит стихи Магомет,
И в центре города,
В пустыне, полной слепых,
Глухонемых человеков,
В джинсовой куртке
Смотрит на небо Христос.

***

От грустных мыслей есть простое средство:
Горячий, желто-белый летний день.
И солнце ослепительно, как в детстве,
И во дворе любая дребедень —

Как знак о долгой жизни без печали,
И звуки музыки, и смех в саду,
И где-то — я, невидимый вначале,
В тени прохладной у подъезда жду.

Послушаю, как в стену бьется мячик,
Как воробьи судачат меж собой,
И, задержав дыханье, как ныряльщик,
Уйду в июньский полдень с головой.

***

Спят усталые игрушки дел вчерашних,
Беспокойный август видит пятый сон,
Дремлют площади, и лишь дома бесстрашно
В ночь таращатся квадратами окон.

На аллее дальней смех внезапный слышен,
Самолета шум чуть тронул небеса,
А «хрущобы», наклонив друг к другу крыши,
Обсуждают слухи, сплетни, чудеса.

Перемигиваясь теплыми огнями,
Рассуждают о знамениях ночных,
Чутко слушают антеннами-ушами
Летней, пряной темноты бессмертный стих.

И из парка, в подтвержденье темы вечной,
У домов, больших и малых, на виду
Кто-то в небо из ракетницы беспечной
Запускает Вифлеемскую звезду.

***

Облака

Я не коснусь твоей руки.
Я дверь звонком не потревожу.
Свое дыхание стреножу
И сердце уложу в тиски.

Лишь строчки скачут все быстрей,
И рваный росчерк на бумаге
Спешит вперед, через овраги,
И привкус горечи острей.
Лишь ненадежный стол земной
Дрожит тихонько под ногами.
И кони с грустными глазами
Куда-то мчатся надо мной...

***

Картина мира

Мой пантеон могучий состоит
Из трех десятков сумрачных героев,
Борцов и сотрясателей устоев,
Из тех, кто к небу тянется рукою,
Кто пасть в объятья пропасти спешит.

Вот Черный Маг. Насупленная бровь.
Во взгляде темном — бешенства пучина.
Вот Гладиатор. Зверская личина —
В рубцах и шрамах. Непростой мужчина.
А вот еще один из тех, чья кровь

Бушует фиолетовым огнем —
Индеец, разукрашенный, как дьявол.
А вот моряк, что слишком долго плавал —
С судьбой неистовый боец без правил,
И злобный дух — Утопленник — при нем.

Вот Мать Миров — Великая Змея.
Смертельный мед — наркотик тайных истин —
С клыков течет, любим и ненавистен.
А рядом — Гоблин. Глуп, но бескорыстен.
И каждому — свой смех, печаль своя.

Мой грозный пантеон всегда при мне —
В углу каморки, где все эти годы
Мне саги пишут барды и рапсоды —
На штукатурке плесени разводы
И тонких трещин сетка на стене.

***

Весны и лета трепетный закон,
Зимы и осени простую данность,
Сухого воздуха пьянящий звон,
Дождя слепого радостную странность —

Все это я мечтаю уместить
В ковчег листа, что на столе белеет,
Проститься, попрощаться и простить,
Уплыть, пока попутный ветер веет.

Я взять с собой к далеким берегам
Хочу полет стрелы над жаркой степью,
Любовь к таинственным лесным цветам,
Прибоя мощное великолепье,

Взять тишину и песен шумный рой,
Волшебников, героев и скитальцев.
Так дети могут уместить порой
Весь мир в кольцо, сведенное из пальцев.

***

Кто-то — «над».
А кто-то рядом — «под».
Где-то — пожизненно.
А где-то — год.
Кому — тысячелетие.
Кому-то — день.
То глазам не спится.
То душе проснуться лень.
В витраже мироздания
Нет лишнего стекла.
Все дело — черный сахар
И сажа бела.
Нам подарит на благо
Небесная твердь
И позднего ребенка,
И раннюю смерть.

***

Когда в январе через реку
Спешу по неровному злобному льду,
Я тебя вспоминаю
И жду.

Апрельские лужи слепят синевой,
Я по лужам иду —
Тебя вспоминаю
И жду.

Уснуть позабыв,
Я мысленно вновь
С тобой разговоры веду,
Порой даже ссорюсь,
Но все-таки жду.

Жду — делаю завтрак и жду — говорю,
Жду — печалюсь и радуюсь — жду.
Во сне и в трамвае
Тебя вспоминаю
И жду.

Подводная лодка любви
О быт разбивается снова,
Об острые камни разлуки
И тонет.

Устали виски,
И болят воспаленно глаза.
Но кто-то же в лодке
Остался в живых?!

Закрылся в отсеке...
В обшивку стучит...
Сигналит в бреду:
«Я все еще жив...
Я все еще жду...
Я все еще жду...»