В поисках смысла

Уже в ранних стихотворных опытах Сергея Бойцова явственно ощущалась некая тайна — верный признак настоящей поэзии. По форме вполне традиционные, его стихи между тем были отмечены резким чеканом времени. Причем современность актуализировалась не в злободневных приметах и узнаваемых деталях, а в самом строе поэтической речи. Сегодняшнее проступало сквозь интонации, ритмы сквозь иронию, а порой полемическое ожесточение. Было в этом что-то глубокое и серьезное. Это и замечалось прежде всего, еще до всякого анализа.

Текст не делают современным разного рода авангардистские ухищрения — алогизм, рваный синтаксис, вычурная строфика и т.п. Текст воспринимается как современный в контексте его бытования. Следовательно, задача поэта остается прежней — уметь слышать живые голоса жизни. Сегодня сами представители авангарда признают, что оппозиция «традиция-авангард» все заметнее размывается, теряет напряжение, перестает работать. Короче, не в новациях дело.

Студентом Литинститута Бойцов занимался в семинаре Александра Межирова, типичного «смысловика», в отличие, скажем, от чистых «лириков» (деление, конечно, условное). Это была удача: молодой поэт попал к СВОЕМУ учителю. Школа оказалась хорошей. Последние стихи Бойцова приподняты над непосредственным ощущением, все сильнее склоняются в сторону смысла. Это не иссушило их и не сделало головными. Да и чего бы настоящему таланту опасаться ума. Чувство — переживание — работа души — мысль — вот органичный для Бойцова путь. Ты берешь в руки текст и в первое же мгновенье проникаешься уверенностью, что стихотворение написано думающим современником и единственно возможным способом: ум и современность проявляются в нем со всей очевидностью.

В. Веселов.

Широка страна моя родная...
Л. Кумач.

Под негаснущей звездою русской,
Я живу в стране,
В этой неширокой и не узкой,
А как раз по мне.
Пусть, кому она не по размеру,
Велика ль, мала,
Поменяют материк и веру -
Это их дела.
Не суди, и не судимым будешь,
Сердце успокой.
Сам не свят, и мертвых не разбудишь
Помаши рукой.
Помаши рукой, и тех, кто дорог,
Позабудь скорей.
Встретимся, ведь путь земной не долог,
Возле врат-дверей.
Там и будет с Божьего согласья
Встречи смех и плач.
В райский матюгальник лейся, Wasja
Лебедев-Кумач! 1993 

Музыкальный момент

Словно фат в оперетке — «Устал, де, я греться
У чужого огня», -
Так и я принародно -«На что опереться?»
Среди белого дня
Завопил козлетоном и, вывернув руки,
Черный фрак на меня
Натянули, оркестра зазвякали звуки,
И пред залом сверкавшим я грел свои руки
У чужого огня. Не устал, meine Herren, хреновая фраза -
Не устал, а не стал
Вытанцовываться, как вальсок на три раза,
Ритм, как будто костыль -
Ведь просил опереться, и не отпереться -
Дали в руки, а дальше и не оперетта -
Балаган в Бологом.
Бьет Кастальский источник водою «Славянской»,
Раздувает герой с бородою пейзанской
самовар сапогом
Пусть я тьму сапогов износил, ностальгия
Мне по ним не грозит, ведь носил сапоги я
В грязь, а не в маскарад.
«рашен водка, селедка!» — вопит патриотка,
И писклявую глотку электропроводка
Усиляет стократ.
И кокошник сияет в сто сотен карат,
И «калашников» где-то чуть слышен.
Сын в очках, и годами пока что не вышел -
Как я рад, как я рад, как я рад... 1993 

На смерть М. Хлебниковой

Т. Жмайло:
Я как умею помолюсь
Молитвы ни одной не зная -
Храни Господь своих Марусь
И Танек удержи у края...
С.Б. 1990

Просил я Бога, чтоб хранил
Своих Марин в миру тревожном,
А он в земле их схоронил,
В своем хранилище надежном.

Как страшно все предрешено,
А мы судьбы своей не знали,
И пили красное вино,
И Бога всуе поминали.

Того, который, может быть,
Не взвесит доброго и злого,
Но не захочет нам забыть
Дурной двусмысленности слова.

Вина холодного плесну
И молча выпью за утрату
Из Баратынского одну
Незнаменитую цитату

Припомню вдруг: «Боюся я
Чтоб пальцы павшие на струны
Не пробудили вновь перуны
В которых спит судьба моя»

И я давно уже боюсь
Других судьбой задеть при встрече,
Слова не облекая в речи
За всех сегодня помолюсь.

2004

Топор

Долго ли проматывали время,
Щепочкой ли метили волну -
Оглянулся, и глазам не веря,
Не заметил веху ни одну.

- Ты вперед смотри! — мне крикнул кто-то.
Посмотрю, еще придет пора.
У меня и в прошлом есть работа
Для пера, а может топора.

Вычеркнул страницу, вдарил смело
Топором — ну, что там, впереди?
Впереди, с лицом белее мела,
Сам стою, топор в моей груди. 1984 

Чижик-пыжик
Р. Абельской

Та-та, та-та, та-та-та.
Ах, мелодия в три ноты.
Этих ручек чистота,
Как полоскуны-еноты,
Этих гласных долгота,
И согласных шипота,
Шепелявые поэты -
Ни могилы, ни креста,
Ни шестиугольной меты:

«Мандель... штоб их всех, брюнеты! -
В штабель, в дровяной сарай»...

Райка, Райка, где твой рай?
Ты в дождливом Назарете,
Хоть не слышишь строчки эти,
Мне тихонько подыграй.

А как жить на белом свете,
В этом желтом лазарете,
Что в Москве, что в Назарете,
Кто не знал, и тот забыл. Тятя-тятя, наши сети...
Чижик-пыжик, где ты был?

Чижик-пыжик пьян от книжек
Закружилась голова.
Бог кричал на арамейском,
А на русском, на еврейском -
В переводе те слова:

На кого меня оставил?
Боже, что за маета!
Кто бы штофик нам поставил,
Чижик-пыжик, та-та-та...

1992

***

После юности шумной, пылкой,
Снова солнце вползло в зенит.
Стариной тряхну, как копилкой,
И послушаю — не звенит.

Бестолковый и бессловесный,
Бывший мною — любил сильней.
Был отчетливей свод небесный
И речная вода синей.

Но желать не могу возврата,
К тем годам, где гадал о том,
Что случится со мной когда-то -
Все случилось в свой срок, потом.

В газетенке, где объявленья,
Напечатаюсь в пару строк:
«Обменяю свои волненья
На покой,» — да всему свой срок.

Реки синие почернели,
Листопадный промчался пал,
И, внезапный как печенеги,
Снег с неясных небес упал.

1985

Денис Давыдов

Утихла лихость, и удалость
Вдаль удалилась из груди.
Лишь трезвый образ смерти ждал нас
В придвинувшемся впереди.

Уходят старые привычки,
Как Чаадаев из полка,
Любовей пламенные спички
Расщелканы из коробка.

Парнас пленить? — Клинок заржавел.
Все внемлют пенью соловья,
Того, которого Державин
Приметил, в гроб благословя.

А мы не пели, мы служили,
Кропали вирши иногда,
И буйны головы сложили,
Когда отпала в нас нужда.

2001 

Петропавловский шпиль

Бык печеный и ножик точеный
На широком дубовом столе.
А за ним мужичок, удрученный
Долгой думал о Русской земле.

Прорубите окно к человеку! -
Закричал он, — Довольно Европ!
Не ровняйте людей по отвесу,
Не стучите, коль выпячен лоб!

Бык печеный на то ухмыльнулся -
Твой-то лоб, мол, из ряда не вон...
Ножик ожил и в небо воткнулся,
Лезвием засверкав над Невой,

Засиял позолотой, по сути
Позолотой не скроешь — тонка.
Мужичок охнул — Господе Сусе! -
От державного блеска клинка.

Знал он грамоте, добрых был правил,
Бросил крик и сынам наказал.
Внук Акакий шинель себе справил,
Гоголь позже про то рассказал.

1984

Тредиаковский

Внемли, о Небо! Я реку!
Так написал он, гений слабый,
Но, вымарав слова, что славу
Ему несли, вписал в строку
Из тех, которыми в тоску
Вгонял смешливых лицеистов -
«Вонми, о! Небо и реку...»

Как вол упорен и неистов,
Перелопатил на веку
Такую кучу слов — осталась
От всех томов такая малость:
«Как дождь я словом потеку,
И снидут, как роса к цветку
Мои вещания на долы...»

Лицей, от смеха коридоры
трясутся — школяру досталось
«Тилемахидой» по виску...

1985

Рейс Москва-Курган

Два часа сквозь туман в полстраны
Из блатной, из блокадной столицы
В тесном брюхе дюралевой птицы
Я летел до родной стороны.

Засыпал я — шасси убирали.
А проснулся — ребенок грудной голосил.
Самолет уже скорость как спичку гасил,
Чиркнув об Зауралье.

Два часа я проспал, как дитя,
Что летает во снах без билета.
Все, что нажито — разница эта,
Спать в отрубе, над миром летя.

Все, что прожито, вряд ли мне снилось, ведь я
просыпаясь не плакал.
Стюардесса, покрытая плохоньким лаком
не будила, не предлагала питья.

Подан трап, все на круги своя, и зима,
Тридцать третья моя, наступила сама,
Без меня — я проспал, над Рязанью уснув
В алюминевой бричке на гулком ходу.

В самом деле, зима. Воротник запахнув.,
Просыпаясь, на землю сойду.

1990 

Лыжный кросс

Здесь не рождаются рекорды,
На лыжном кроссе заводском.
Вот ветераны с видом гордым
На финиш выбрели гуськом.

Вот женщины, их так просили
Придти пройтись — прошлись гурьбой,
Не только массовость явили -
Нахохотались меж собой.

Но есть и тут азартный люд,
Хоть их минуты слабоваты,
И в мастера не кандидаты -
Они дыхалки не жалеют,
Они рванут и наплюют,
Что воскресенье проболеют.

И я там был. Моих минут
Не сохранилось в протоколах,
Я лыжник вовсе никакой.
Доволен был, в боку кололо,
И пот со лба стирал рукой.

1981 

У окна

В конце концов, зима на свете,
И кажется, что жизнь проста,
И подбородки тянут дети,
У подоконника привстав.

Снегирь на яблоне качаясь
Клюет промерзшие дички,
И замирает, замечая
Детей огромные зрачки.

И поразмыслив — что за птицы? -
Спружинит, красным промелькнув.
А следом желтые синицы.
И дети вновь прильнут к окну.

И я над ними на минуту
Свой нос расплющу о стекло.
Смахнуть, как муть со стекол, смуту -
Как хорошо! Как тяжело.

1986

Стаффаж

Понятие «стаффаж»
Включается в пейзаж:
Без всяких там идей,
Лишь в качестве довеска
Стоять у перелеска -
В пейзаже роль людей.

Деревья хороши -
В них все черты души:
Весенняя прозрачность,
И лета полнота,
Зимы покой и мрачность
И сентябрей тщета.

А у людей не та
Определенность в лицах,
Их каждая черта
Скрывает что таится
За ними — красота,
Жестокость, доброта,
Потребность похмелиться
В пейзаже под кустом?
Речь, впрочем, не о том.

Сказать хотелось мне
О старом полотне,
Где, не понятно, хмуры
Иль веселы вполне,
Стаффажные фигуры
Разводят шуры-муры
Судьбы своей вовне.

2004

Погребение графа Оргаса

День стоял, не имевший числа,
Словно Дева с веслом — без весла.

Что-то вроде грозы надвигалось,
Горизонт как Эль-Греко был сложен,
И подобие смысла влагалось
В мир, как нож во влагалище ножен.

А гроза стороною прошла,
Словно смысла грозить не нашла.

Много ль смысла в бряцаньи на лире?
Петр ключами бряцает уныло.
Достою в умирающем мире
До конца, и запомню, что было:

К тусклым латам склонясь, Августин
Труп в посмертную тьму опустил.

Есть ли смысл в том, как гибель мне снилась?
Я упал под разверзшимся небом,
Матерь Божия не появилась,
Нет, не Тартаром, нет! — не Эребом,
Все закончилось проще, страшней:
Тьмою смерти и тьмою за ней.

Я был пьян, я от страха проснулся
В позе графа на полке вагонной,
Словно к тайнам святым прикоснулся,
Грешник страшный, рукой беззаконной.

Свет мерцал, ярко вспыхнув на миг.
И ключами бряцал проводник.

1993 

***

Бабка Марфой была крещена,
Но Марией свой век прожила.
Не влагавшая смысл в имена,
Для подружек Марусей была.

Вышла замуж, Марией звалась,
И заботу о трех дочерях
Дал ей Бог, не о многом пеклась -
Прокормить, чтобы встретить в дверях

Им живыми живого отца,
А потом хоть и в землю самой.
Вышло все по ее, лишь конца
Не дождаться юдоли земной.

А когда за казенным столом
Бабкин паспорт привычной рукой
Продырявят, как будто талон
Пробивая на вечный покой,

В ту обитель Мария ль войдет,
Марфа ль — будет родня поминать
Бабку Машу, а Бог разберет
Как рабу свою звать.

1990

Холодильник

Белый гроб, поставленный на попа,
В нем застывший бройлер давно лежит,
Синей ножкой последнее сделав па.
Щелкает релюшка, и пол дрожит.

А в другом углу у меня баллон,
От него труба к газовой плите,
И продукт девонских гнилых болот
Страшно сжат в баллоновой темноте.

Ты гори, плита, голубым огнем,
Никаким иным не велит Горгаз.
Я поставлю чайник, и будет в нем
Клокотать вода, как подножье ГЭС.

Буду чай заваривать № 36,
Мне 31, я сижу один
В «тишине ночной» — такой термин есть,
Знает, кто литературу проходил.

Ящик, предназначенный для колбас,
О благосостоянии заурчал,
Словно механический контрабас
С голосом Леонида Ильича.

Он не раз бывал, с кухни не видать,
В ящике другом, с голубым стеклом,
Отражавшим гладь, тишь и благодать,
И реки всего, что по усам текло.

А еще и припудренного себя
В съемках местной студии раза три
Средь околотворческого бабья
Я видал в том ящике, плюнь-разотри.

Вроде в трубы общие не дудел,
В груди себя, каясь, не колочу,
Только стыдно студии, где сидел
Зная, что не выскажу что хочу.

Я сижу на кухне в тиши ночной -
Есть такой устойчивый оборот,
Смысла не имеющий, — за стеной
На гитаре брякают у ворот.

Звездный осыпается небосклон,
Словно Бог прикуривает с коробком сырым.
Я желаний стольких давно лишен.
Дочка загадала бы — ехать в Крым.

Сын бы двухколесную захотел
Технику — а я бы чего просил?
Чтобы холодильник не тарахтел?
Это не во власти небесных сил...

1988

Киевский вокзал

А. Сорокину

I
Так время пошлеет, что трудно угнаться за ним,
Хоть выпито больше, чем нужно для свинств и т.п.
Вокзалу ночному споем нелитованный гимн -
В отдел не берут, и улыбки на лицах в толпе.

Так время пошлеет, куда нам на двух коньяках
Угнаться за ним, соответствовать году и дню!
Из всех безобразий лишь женщин носить на руках
Мы выбрать сумеем, кощунства предел — прошептать: Уроню...

II
Так время уходит, что трудно сказать: Ну и пусть, -
Так быстро, что трудно поверить, что можно остаться
Самими собою, и помнить сиреневый куст,
И мост, и из Блока: Устал я по свету шататься.

Так время уходит — как поезд, пошлей не могу
Сравнения выбрать, тем более — поезд вернется
До первого снега, и будут следы на снегу
Читаться, как повесть о днях небольшого народца.

III
И небо тучнеет, дородное, словно жена
До родов, и радость возможна, и даже не важно,
Чем время чревато, точнее — уже не важна
Забота о нем, если время уходит отважно.
В пространстве неведомом встретятся счастье и час,
Дотоль враждовавшие, словно веронские кланы -
И стрелки на башнях застынут на цифре «Сейчас»,
В недолгую вечность ввергая заснувшие страны.

IV
Отважное время уходит, как важный дебил,
Как рота кретинов на битву с полком идиотов.
Устрой им, Господь, чтоб никто никого не убил,
И мне никаких не навязывай гранатометов.
Я мирный поэт, и какое мне дело до них!
В военном билете пусть значится «старший наводчик»,
Но я ненавижу бесстрашных — в просторах родных
Страшнее бесстрашья лишь пьяный путеец-обходчик.

V
Пусть поезд, как ртуть на термометре, переползет
Твои тридцать шесть с половиной, пометив зачем-то,
Как будто отмашкой флажка, наступленье ли новых забот,
Черту ль, за которой призвание наше плачевно.
А мы наплюем на черту и, башки очертя,
Запрыгнем в вагон и вдогонку услышать успеем,
Что поезд не тот, ну и ладно, нам тот на черта -
Ведь мы на любом убежать от себя не сумеем.

VI
Но выйдем, где надо, где справа платформа, потом
Один поворот, и другой поворот за мостом.
А справа ольшаник кладбищенский, ключ и тропа.
И рядом с поэтом лежит ветеранов толпа.
Чуть дальше Тарковский недавно и плохо зарыт.
Так время тупеет — никто и не видит, что так
Он наспех зарыт, что заплакать бы в пору навзрыд
О бедной России, где даже погост — как бардак.

VII
Никто не плачет, не рыдает,
У нас другие интересы -
Нам на прощанье погадает
Поэт из города Одессы.
И масть пиковую отбросив,
Поэт колоду раскидает
Все будет так, как Бога просим,
И как Марина нагадает.
И пусть все будет так, как будет,
И как Марина предсказала:
Король бубён и дама бубен,
И туз, казенный дом вокзала.
А если карта плохо ляжет,
И улыбаться перестанут -
махнув рукой, Марина скажет,
Что карты врут, когда устанут.

VIII
Устанем и мы. Научиться еще бы вранью,
Стихов настрочить с придыханием в каждой строке,
Про то, как мы любим (хоть любим) Отчизну свою -
Но мы тугодумы, перо лишь повертим в руке.
Устанем и мы, но останемся в этом краю.
И, на Павелецкий поехав, к Андрею махнем -
Там старая церковь и тихо, как в сиром раю,
И врать будет стыдно, и незачем врать, и о чем?

IX
И все же — на Киевский! Осень, не будем орать
Прежние песни про органы внутренних дел.
Поздняя осень, и поздно уже выбирать
Между весельем и радостью — повеселились, предел,
Скажем «предел» и поверим, — а радость проста:
Просто смотреть на соседку в лукавых очках,
И на туристку с гитарой... Спасет красота
Если не мир, то хоть блеск его в наших зрачках.

1990 

Отрывок

Странную Москву, полупустую,
Помню я. Восьмидесятый год.
У меня транзит до Ленинграда,
Через десять дней Олимпиада,
из столицы выехал народ
по путевкам в Ялту или в Шую,
в Гагры, Нальчик, Трускавец и Мсту,
а бичей и девок подчистую
выперли за сотую версту.

Через день закрыли все засовы,
Я из Домодедова спешил
в Шереметьево, сошел на Павелецком,
Дождик в стольном городе советском
Шел — не шел, как евнух согрешил;
И на всех углах как бы готовы
Не струхнуть и рухнуть на посту,
милиционеры, словно совы,
зоркий взгляд вонзали в пустоту...

1998 

***

Лист осыпался, век закончился,
все сбылось.
Угасающего колокольчика
слышать звон довелось.

Это по полю возле Устюжны
сани мчат зимой,
это лунными льнами устланный
путь потерянный мой.

Это поезд в Москву ночную,
и Савеловский поутру
а я маленький, спать хочу я,
и глаза ручошками тру.

Век закончится, лист осыплется,
много-много раз шелестя.
Не удастся лишь, братец, выспаться
сорок лет спустя.

1999 

***

Все утро моросило, и неважно
все было, и казалось, что нет силы
выслушивать слова уже не Ваши,
а главное — все утро моросило.
И жизнь прошла, и вечность миновала,
и тот же дождь уже казался славным.
Душа ль себе доспехи отковала.
а может быть, ушло, что было главным.
А я остался, вот где неувязка,
так Вертер вдруг себя не убивает -
осечка или чья-нибудь подсказка,
что свято место пусто не бывает.
Судьба сочтет потери и находки
и нуль в итоге выведет красиво.
Как царь, в дневник о том, что выпил водки,
я напишу: «Все утро моросило»...

1985, 1999 

Кульпидианская сюита

Жизнь прошла, как тетка в магазин.
Вит. Кальпиди.

И жизнь прошла, как тетка в магазин...
Кульпиди хоть не гений, но достоин
быть Нобелевских премий удостоен.
А жизнь прошла...Марше, марше ля ви.

Жизнь не прошла, Кульпиди был не прав:
я жив еще, и я еще не граф,
как Алла Пугачева и Киркоров.
Жизнь не прошла, коль есть предмет для споров.

А если прав Кульпиди, что тогда?
Беда.

Чаво? — Того.
Бойцов не принимает никого.

А жизнь прошла... Марше, марше ля ви.
Во сне я плакал о своей любви.
Вспомнил я плачущего брльшевика.
Он, бедный, не мог ни пи-пи, ни ка-ка.

Хера ли мне плакать? — В действительности,
Я люблю свою жену.
Очень красивую,
не очень счастливую.
Такая, Кульпиди, непреходящая се ля ви.

Унд филе андерен...
Люблю я это словосочетанье,
как будто Андерсен
зашел к соседке тетке Тане,
которая ушла в Кульпидин магазин
купить меновазин.

Чаго? — Того.
Бойцов не принимает никого.

Зубатый ворон, живший в мезозое,
на днях влетел в окно к соседке Зое,
которая ушла, гульлива и вольна,
купить вина.

Ее позиция верна,
коль жизнь одна.
Хотя традиция вредна,
но жизнь бедна,
и ситуация пошла,
а жизнь прошла.

Бойцов — того.
Уже не пьет окроме пива ничего.

Да ну? — Ну да.
Совсем беда.

Тук-тук. — Да-да.
Кто там?
Кульпиди, как всегда,
принес там-там.
Всех просит помолчать.

Пора кончать.
Кончать кого? — Да никого,
ни пришлого, ни своего
не бейте и не режьте.
Кончать на ком? — Да ни на ком.
Ходите больше босиком
и меньше мяса ешьте.

А мудрый вовсе мясо исключит,
без мяса дольше проживете.
Не то Кульпиди в двери постучит
и скажет: Жизнь прошла,
а вы свинину жрете.

Мой друг, не пей вонючее вино,
не то Кульпиди постучит в окно
и скажет: Жизнь прошла,
а я не прохожу.
Вы любите ль ханжу?
Я чудным этот запах нахожу.

Увы, мой друг, пора — жена покоя просит.
Ты скажешь — истина в вине.
Жена друзей моих с трудом выносит
и может выставить вполне.

Увы и ах.
Бойцов уже себя перепевак.

В редакциях есть пара ножницов.
заканчивать сюиты без концов.

BOYCOW пронесся как COWBOY
Никто не гнался за тобой.
Еси Кульпиди за горой -
мифологический герой,
как Ельцин или Одиссей.
А В. Кальпиди,
надеюсь, не в обиде
на опус сей.

Путеводитель временных лет

Он милосерд, но прав
Е. Баратынский

Есть человеческий момент,
В который Библия лишь вникла:
«Опять грешили с края цикла,
Воздвигли грязный монумент».

А бог был милосерд, но прав,
Стирал Гоморры и Содомы —
Суд, префектуру и роддомы,
И пеплом посыпал их прах.

15.9.04

...Третий Рим, а четвертому не бывать

Статистика подобна старой
Гетере — сиречь проститутке -
Всезнающей, не возжелавшей
Осла, жены, вибратора и мужа.
Романс осуществленный:
«Умрите, страсти бурные желанья»,
Хочу, мол, отдохнуть, хоть не устала —
Оптимистичных цифр не стало.
Где план последней пятилетки?
Где перечень испанских дач?
Где двухкопеечны монетки?
Мир мрачн, бордачн -
не поддающийся учету,
где сальда-бульда не добыть,
Уже который он по счету,
сей Рим, которому не быть?

VI.2005

Для секундомера
С верой в точный промежуток
Непонятна ваша вера
И ваш облик жуток.
Вы им нечто
Непотребное для веры,
В кою все обращены
Секундомеры.
Невозможен
Этот ритм четыре на семь
С отключениями.
Тело надо наземь,

Чтоб с него слетали

Невозможные

И хитроумные детали.

Чтоб детали
Облик обретали
В мраморе,
И глупо не болтали.
Вечность тоже мера,
Мера, мера,
мера, мера
Для секундомера.

2.X.04

Разница

Вы не знаете печали,
Вы там где-то там, во вне,
Дни для вас не означали
То, что значат лично мне.
Мне, а я не из далеких,
Мне б хоть что-то обрести,
Перси девок волооких
Обжимаючи в горсти.
Знают все, кто умирали
Всё, чего нельзя сказать.
Тонут в море адмиралы
С синем, в Черном, так сказать.
Генералы в поле стонут,
Говорят, кто «блин», кто «Да...»,
Адмиралы молча тонут,
Не дает стонать вода.

3.10.04

...Беззвучная гроза

И чьи-то голоса меж проблесками молний,
Шум шин, и яблоневый шорох, и слеза -
Как без нее, как правды и не молвил.
Как будто даже не солгал,
А жить без лжи — вновь ложь и спесь большая.
Зачем бы царь Двавид псалмы слагал,
В размерах тесных скорбь преуменьшая,
Когда б не глупая овца,
Что рассмешила, морду спрятав между
Двумя камнями — так и мы надежду
Храним на снисходительность Творца.

13.8.2004

Бунин

Иван Алексеевич Бунин
Со временем стал мой кумир.
Гораздо он был благородней,
Чем весь окружающий мир.

Мир был бардаком и кружалом
И время свое отражал.
Иван Алексеевич Бунин
Писал, сам себя поражал.

И время прошло, как у трупа
Проходят его лишаи.
А Бунин Иван Алексеич
Пьет с Пушкиным в небе Аи.

2005

Фокусник

Все мы были как маяк,
Проблесковы и блескучи.
Акопян лишь Амаяк
Выпадал из нашей кучи.

Потому что западал
В телевизорах на Хрюшу,
Деньги в тумбочку складал,
Это иссушает душу.

Нас уже не провести,
Если явны инструменты,
И зажатые заметны
Эти фантики в горсти.

2004

Экускурсия в Абрамцево

Абрамцево похоже на штатив,
Треножник с аппаратом снаряженным,
Дающим негатив и позитив,
Пейзаж с портретом глупо обнаженным.

Обычный русский завтрак на траве,
Где мир улавливает нас призывом к сходству.
А я родился в той же мураве,
И Русь мне показалась не внове,
Как одесситке или же архангелогородцу.

Речка текла, похожая на Ик,
Я посмотрел — в затоне щуки нету,
И Гоголь, проходя по бересклету,
Сказал что он не он, а лишь его двойник.

Но коллонады те же, облака
Разносятся, и день блестит в полуде,
И Валентин Серов готов пока
Продолжить речь про скатерть,
Девочку и персики на блюде
..........................................
Аксаков, мощный старец, избежал
Экскурсионных причандалов.
Похоже в Оренбуржье убежал
От нас, вандалов.

Уж Савва, Мамонт-Мамонтов
Купить усадебку готов.
Башляйте, меценат, пусть эта
До нас докатится монета.
.........................................
Потом, по осени, грустны
Круг дома сиротеют рощи,
Им как наследства ждать весны,
А нам чего-нибудь попроще,
Поедем в сторону страны.

От этих мест, где места нет
Пустопорожним разговорам.
Пусть рифмы ссорятся над сором,
Кто пустоцвет, кто первоцвет,
А мы уехали, привет.

Кому-то было словно встреча
С издревлей сущностью, а мне
С вчера уставшему от веча -
Где прикорнуть бы в стороне.

11.9.04

И. Кручику

Вот напишу стихотворение всех круче
И с ним в историю литератур войду.
Его бы напечатал Игорь Кручик
На Украине, во булгаковском саду.

И я бы напечататься изволил,
Я брел сквозь жизнь, украинок любя,
И звонкий их язык мне благоволил,
Я узнавал в нем древнего себя,

Каким я был до Слова и Баяна,
До белых браг, при греческом вине.
С Овидием сидели вполупьяна,
И он перелагал на пальцах мне

Свою латынь про римские печали,
Про страсть, не протяженную в года,
И мы, сдвигая чаши, отмечали,
Что перевод не требует труда.

3.09.04

Я это думать буду вправе
В другой дубраве,
Где мои мысли-коромысли
Со плеч повисли.
Где от меня осталось тело,
И то б хотело
Стряхнуть со плеч усталость, старость,
Все, что осталось.
Я это думать буду вправе
Когда по правде
Дойду, путей не разбирая
До края рая.
А в тех краях на глаз я взвешен,
Зазнамо грешен.
Суд напрягать, шуршать бумагой? -
За колымагой
Отправят, и Адаму с Евой
Я буду с левой
Подшагивать всю их дорогу
Обратно к Богу.

2004

Конец века

Вместо бокала — стакан,
Вместо улыбки — оскал,
Вместо сверчка — таракан.

Боже, ты нам отыскал
Место во временах -
Не в четырех стенах,

Не в обжитом дому,
Тесном, да обжитом -

На пепелище, в смрадном дыму,
Словно ночлежку свою и тюрьму
Дал нам спалить и заплакать о том.

1992

После пожара

По промоченной после пожара,
Провонявшей земле,
Таракашка слонялся без жалоб,
Хапал крошки в золе.

Стружка, мучка, горелая кашка,
Жженый пух одеял -
Подскребал, подбирал таракашка,
Что народ потерял.

Что за славная жизнь-ресторашка,
Словно длинный горелый пирог!
Ай да я! — восклицала букашка,
Подползая под серый сапог.

Хруст раздался, Аминь прозвучало
В тараканьих погасших мозгах.
Мужики матерились печально,
Скарб снося на сутулых горбах.

2004

Жилкомхоз

Лист осыпается сверху, зима
Будет, должно быть, хорошая, злая,
Чтоб задохнулась собака, залаяв,
Чтоб утепляли мы двери в дома.

Будет окраина небу кадить
Жертвенным дымом, в зенит уходящим,
Будет начальство по трассам ходить.
Тыкая варежкой с руководящим
Скрюченным пальцем: Смотрели куда!
Понаберут, мать их, специалистов!
Чтобы к утру! — и уедет неистов,
Зная — и это пройдет. Ерунда...

24.9.04

...Родина — страна, а не держава.
Г. Русаков

А волновали меня лишь оттенки,
Не синебурые тени.
Коврик на стенке, а не застенки,
И пред весной свиристели —
А никакой не орлан двухголовый,
Выверт кривой семядоли.
И наплевать мне, властитель суровый
теннисом занят, дзюдо ли.
В смысле — политика пусть пребывает
В ей отведенных границах,
Как бы оттенком, что нужен бывает
А не тенями на лицах.

31.5.2005

Политик

Что происходит на свете...
Ю. Левитанский

Что происходит на свете — уже не зима,
А посходили все полною мерой с ума,
Не кутерьма, не бардак, а несчастье.
Словно вернулась на все наши домы чума,
И накатилось на пажити злое ненастье.

Злое ненастье сквозит ненаставшим теплом,
Правит безвластье, и власть эта пахнет козлом,
Пухнет и грязный гнойник залепляет тампоном,
Где в сюртюке Бенджамин и пейзаж с Вашингтоном,
Но кровянеет затычка, и бредишь ты в мороке злом.

Я оскорбляю тебя, потому что политик -
Это в нормальных таких-то делах паралитик,
Не фрезеровщик, не слесарь, не животновод:
Так, предсказуемых бед прогнозист-аналитик,
Вялые пальцы сложивший на пухлый живот.

Избороздили страну эти ваши бразды.
Словно кроты вы нарыли лазейки-ходы,
И откачали, как помпой, все соки живые,
Но ничего, это все до осенней звезды,
Бабьего лета и тромба враскормленной вые.

Все же довел ты до злобы меня и беды.
Впрочем, для трупа оно умирать не впервые.

1.9.04

Во время выборов

Мочить бы вам да ошелушивать,
Топить друг друга как котят.
А люди шьют медведей плюшевых
И счастья-радости хотят.

Один гремит стальными латами,
Другой пигмей скупил, что мог.
А люди кормятся зарплатами
И знают — всех рассудит Бог.

Два этих умонастроения
Проходят через тьму веков -
И бред воинственного гения,
И мудрость темных мужиков.

Да и в одной судьбе, случается,
Все это переплетено:
Толстой тачает, опрощается,
Газетчики стучат в окно.

Корячиться бы вам да пыжиться,
Расклеив рожи по стране.
А жизнь, как труженница лыжница,
Круги мотает в стороне.

2003

Fin de siecle

У столетий концы одинаковы.
Словно их графоман рифмовал.
Снова ведьмы снуют с зодиаками,
Лечит порчу и сглаз коновал.

То, что было романом «с картинками»,
Стало видиком, разница вся.
Те же бляди с отвислыми титьками,
Блуд унылый, как страсть карася.

Газетенка торгует скандалами,
Сын по матери кроет отца.
А кому били морды шандалами.
Те во власть баллотируются.

Думцы, земцы, казаки с дворянами,
Вронский в Сербию едет: «Война-с...»
Время «Бесов» читать с «Соборянами»,
Две веселые книги про нас.

6.1999

Чукотка
Н. Шипилову

Алкоголики и никотинианцы
Населяли часть шестую этой суши
Сушь была их утреннее состоянье,
Колотило, как Джульету на свиданьи.

Рюрикович князь Владимир выбрал
Из всех зол возможность похмелиться.
Перегонный куб родил народный гений,
И пошла Россия к океанам
И к морям, где жил непьющий чукча.

Приручили чукчу, приучили,
Не было у бедного фермента,
Разлагающего алкоголь на углеводы.
Чукча добрый, молится пенечку.
А у русских огненные воды.
Уважают, выкатили бочку.

А потом явился поп с кадилом,
Окрестил все стойбище в Семены.
А потом приехал губернатор,
Подарил народу клуб футбольный.
Сделал чукчу лондонским фанатом.
Судьбоносный бизнес алкогольный.

А потом — патолагоанатом,
Да работа нескольким лопатам.

5. 2004

СССР

Служим зябкому Отечеству
Мы, товарищи-друзья.
А ведь коль по-человечеству,
То стрелять совсем нельзя.

Я выруливал, наяривал
И шмалял с шайтан-арбы,
А седой сержант запаивал
Цинком светлые гробы.

А ведь коль по человечеству,
Я бы злобы не хотел,
И делить мне с чуркой нечего,
Он мне мимо тарахтел.

Мимо, около, не тенькал мне,
Сеял хлопок-анашу.
Расставанье с тюбетейками
Стойко я переношу.

С той коробки хлопкоробовой
Не имел я ни хрена.
Жалко только, что угроблена
Ни за что моя страна.

5.2004

Свобода

Не выношу движений резких
Ни рук, ни, Боже упаси,
Душевных -
Ночь да занавески
Залог свободы на Руси.

Она не там, где глотки, локти -
Свобода зреет не спеша,
Пока грызет мальчишка ногти
И леденец карандаша.

Но грош дарованной свободе
Цена, так спущенный цепной
Перебесившийся приходит
Кобель и воет под стеной.

Он смирно шею подставляет
И над похлебкою урчит.
И вид ничуть не нарочит
У пса, когда хвостом виляет.

1989

Дождик на даче
День напролет
сеет и льет.
Я об удаче
Знаю вполне:
День непогожий,
промысел божий,
Что еще мне.
Я не просил
Счастья и славы,
Слазить с шалавы
Преисполненным сил
Я не желал.
А вощем — скромно скажу я:
Хлеб свой жевал,
Водку пивал и чужую.
день напролет
сеет и льет
Дождик на даче.
Чай заварю
И повторю:
Я об удаче
Знаю вполне.
Что еще мне -
Хрену к севрюге?
Вот и тебя я видел во сне,
В белом, на юге.

Я просыпаюсь, а дождь моросит,
Сон о морской закордонной Руси
Не докрутился.
все утрясется в этом кине -
Дурень вернется к верной жене,
Он совратился,
Но возвратился.
Сон разъяснился,
Что еще мне?
Все о фортуне я знаю теперь -
не избежать ни одной из потерь,
Ангелы машут крылами тетерь
В рвении мнимом.
Кружится пестрой рулетки обман,
Бог плутовской сочиняет роман
Под псевдонимом.

Да, Фортунат,
Век на закате.
Время утрат
на циферблате,
Время утрат.

1992

Могила Пастернака

Народ толпился, удрученный,
Экскурсией среди могил,
И гид,невесть чему ученый,
Свои им сказки говорил.

Небезызвестный телефонный
Он разговор перелагал,
И текст, в бюро его рожденный,
Произнося, безгрешно лгал.

Офеня новый, он толкает
Лубки красивые свои:
«Поэт тирана вызывает
На разговор о бытии»...

Не вызывал поэт тирана.
Тиран, забыв про разговор,
Откушал ребрышко барана,
А погодя пошел на двор.

И над очком кремлевским тужась,
Грузинский стих бурчал под ус.
скривился и подумал: «Ужас,
Сыны, б-лин, единых муз»...

1991, 2000

Философический этюд

Если б не было людей,
Был Платон бы да идей
Мир его не ложный,
Чистый и возможный.

Но народу на планете
Много, чуть поменьше вши.
Разместить идеи эти
Нету мест, нехороши -

Там арабы да евреи,
Да дерутся меж собой,
Там швейцар стоит в ливрее,
В банке клерк, в степи ковбой.

Там бедламы Голливуда,
Там все храмы занял Будда,
И Платону нету места.
До других времен, маэстро!

2003

Величие Италии не дышит
Даже на ладан — мертвые палаццы,
Где вместо Леонардов папарацци
Отщелкивают куцые абзацы -
Дом Дуремара с семерых сторон
И тайный план секретных оборон,
Снабженный сурдопереводом -
Тем кто плохо слышит.
Права должны быть всех соблюдены.
Бен-Ладен получает бюллетень
Бурнусом зацепившись за плетень.
Быть правила должны и у войны.
Пусть голубые кормят голубей
На яркой сраной площади Сан-Марко
И шепчут не убий (а не убей -
Сакральная какая-то помарка)

2004

АВТОПОРТРЕТ

Автопортрет

Странно мне, что меня любили,
Почему-то не позабыли.
Был невольным симво`лом, связью
Между явью и старой блазнью.
Мне бы эту страховку на ночь -
Где-то есть Сергей Николаич,
Мы погрязли, а он прекрасен,
Чист, ненастен, мрачен и ясен.
На него мне мало надежды,
Мне до глуби знакомы вежды
Разверзающей взор орлицы -
И свои рисовал я лицы.
Рисовал, и влюбляться в эту
Морду мне оснований нету,
Но тебе не скажу я злого
Безнадежного слова.
Соглашаюсь на нимб над сивым
Своим лбом, и столбом красивым.
Стать согласен, являть собою
Крест, связующий нас любовью.

Потому-как я всех любил вас,
В ком блажная аорта билась,
А себя — это вы любили
То во мне, чем вы сами были.

2004

Жизнь прошла уже не одна,
А единственная все длится.
И единственная страна,
Где однажды пришлось родиться,
Снова смуте обречена,
Словно вечность очередная
Наконец прошла, и другая,
Вместо выстраданного рая -
Вечность вновь. А зачем она?

1991

Дневник южных морей

1
В дебрях между Западо-Востоком
И Северо-Югом
Жил в нормальном племени жестоком
Другом был ворюгам.
Друганы из хижин извлекали
У вождей секреты:
Зуб врага, разделки туш лекалы,
И рецепт котлеты
Из врага,
Делились, я усвоил,
Стал почти хороший воин.

2
Мало я знаю,
Меньше узнать предстоит
В горсть я сминаю -
Кляузу бед и обид.
Перечень зряшный
Я записал на листке -
Где он, вчерашний
День, где года вдалеке,

Где мои беды,
Если пока не умру? -
Как муравьеды
Где-нибудь в пыльном Перу,
Где папуасы
Кличут: Миклухо-Маклай!
Прут ананасы,
Плот снаряжая в свой рай.

3
Я на яхте своей отплывал.
И где вас не бывало, бывал,
И где не было вас, там бывал я,
От усталости за борт блевал
Все прекрасно, когда одинок,
Виден ясно далекий манок,
Парусина скрипит, подсыхая.
И отряхивать нечего с ног.

Прах рассеян во хрипах-ветрах,
Про Россию не знают в портах
Ничего, кроме водки и бывших
Проходимцев с бычками во ртах.

Темза, желтая матерь морей,
Здесь не тема среди гонорей
И других телу близких реалий.
Проще в Норд переходит борей.

Но напрасны старания мира
Прилепиться к ракушкам борта.
На борту стародавняя лира,
Да я сам, да моя маета.

2004

Кино режиссера N

Страсть моя полузабыта,
Не страшна, как полумера,
Полустерта и глуха,
Как чечеткины копыта
В фильме студии Люмьера
С титрами «Тук-тук, ха-ха».

А была и полоумна,
И темна, и полнолунна,
В лоб ли, по лбу ей стучи.
И шуметь не уставала.
Словно фильм про сталевара
Снятый прямо у печи.

Полоумна, полустерта,
Не страшна и полнолунна,
Как любимая актерка
Режиссера N, который

Эмигрировал в Россию
Сорок с лишним лет тому,
Чтобы на кинокосилку
Подцепить ее просторы,
Неподвластные уму.

Посочувствуем ему.

2004

К себе

Начало спотыканий -
Бог ритм уловил,
Пошел сезон ловитв
И о`каний-ака`ний.

Пошло через тебя,
Чрез пошлого и злого
Уловленное слово,
Что бросил Бог любя.

А ты не монумент,
Не более чем Пушкин, -
Как скажет Опекукшкин,
Расскинув инструмент.

Киянка-молоток,
Зубильце кой-какое,
Мгновенье в вечном кове,
А вовсе не итог.

1.6.2004

Вид из окна

То ли счастлив я, толи счастл`ив,
Вижу яблоки черный налив,
Все аорты и все капилляры,
По которым ток этот, игрив,
Бесшабашен. а силосных башен
Я уже не увижу — снесли.
Взгляд мой внутрь себя прост и не страшен -
Плоский камешек круглой Земли.

Я, я, я, — как сказал Ходасевич.
Поздно жребий иной выбирать.
Шел оратай орать и не сеять,
Постоял и раздумал орать.
Он из тех, кто счастлив понапрасну,
Безотчетно, от чьих-то щедрот,
Словно яблоко, впавшее в краску,
Или в яблоко впившийся рот.

26.9.04

Осень, должно быть, уже началась,
Просится Болдино всякое в душу.
Значит, придется — как я нарушу
Эту меж здешними где-тотам связь?

Ныне и присно, и где-то там,
Безотносительно слова и хлеба,
Бог, однозначный как гиппопотам,
Ходит по дну лучезарного неба.

1.6.04

...и в зеркале увидел — это я,
одно из многих Божих допущений,
Какие там проблемы бытия,
Когда мы в зале ожиданья мщений
И воздаяний — если это так,
тогда мне скажет Бог — Ты был мастак,
Черкания и делания умелец,
так вот тебе чертеж Господних мельниц:
Бери, знакомься.
Я чертеж возьму
И навсегда уйду во свет и тьму.

2003

Приходил Бойцов поэт,
прочитал плохой сонет.

Винегретов стихоплет
Оценить принес помёт.

Забежал Росков пиит,
Угрожал, что бросит пить.

Саша Межиров рифмач
Ждал у Орегонских дач.

Кто расслышит, кто напишет
Насчет наших неудач.

5.2004

Сонет

Мне сорок лет, я написал так много,
Что можно книжку тонкую сложить,
А надо ли — в стране, забывшей Бога
О слове человеческом тужить? -

Строку строгать, над рифмой ворожить,
Приблудные напевы гнать с порога,
Как старовер, посматривая строго,
Не три, а два перста сложить...

Когда бы не иметь мозгов ни грамма,
Не различать псалма и тарарама,
Родства не помнить и не знать стыда -

Я был бы счастлив, и среди бедлама
Увидел бы не хлев, а стены храма,
Но вижу то, что вижу — вот беда.

1998

Стихотворение с цитатами из Межирова и Кузнецова

«Одиночество гонит меня»,
«Одиноко мое, Ориноко»...
Не один я не прожил ни дня,
Это было нормально, жестоко.

Сам того захотел,
Выбрал долю из многих даванных.
Грейся в ваннах нирванных.
Жуй чеснок-чистотел.

За здоровьем следи,
Одиноким не помогают,
Необмытыми в землю влагают
Без регалий на гордой груди.

8.9.2004

Владлену

Не обвиняй меня, брат, в совершенстве -
Я близ
Не сидел, я лишь мастер, играющий блиц,
А в серьезной зарубе
Шанс мой десять копеек на рубель.
Ты возьмешь карандаш.
А соперник твой Врубель.
Вот о чем я, склоняючись ниц -
Ни пред кем, никогда
Не сгибал я скрипучих коленей,
Тем не менее и не беда:
Преклонюсь, и увижу стада
Сих онагров-оленей.
Там предел, мы не вхожи туда.

21.9.04

***

Все людьми заселено
Это что там за село?

Никакое это не селенье.
А душа моя, прости меня Господь.
Что мне делать с надоевшим населеньем -
Тяпку взять, как грядку прополоть?

Выше крыши пьяных баб,
Это что там за кабак?

Как это я спутал с рестораном
Свое сердце. Бог прости меня, -
бабы разлетелись по заморским странам,
Крыльями махая, вдаль маня.

Это что там за фрегат
смело пятится назад?

не корабль с пропойцами лихими -
Это жизнь моя, Господь меня прости.
Ты, какими бы мы ни были плохими,
Наши бедные грехи нам отпусти.

наши души спаси,
Как мы сдохнем на Руси.

Душу, жизнь и сердце я не продал,
Я их в белый саван заверну,
Лягу за последним огородом
И весь сверток Богу протяну.

Все, что смог донести -
Прибери и прости.

1995

Silentium

1
Вроде бы, от всего отказался.
Никому не данный обет
Перевыполнен оказался,
Словно планы далеких лет.

Что сказал, все сбылось — так значит
Я и вправду поэтом был, -
Не «ля-ля», замахнув стаканчик,
Не гербарии для кобыл.

Говорил, чем душа страдала,
И в душевнобольной стране
Стопроцентней, чем Нострадамус,
Все сбылось — но не стыдно мне.

Не накликивал, не накаркивал,
Не злорадствовал, наконец -
Мне больней, я в себе накапливал
Яд беды, как грибы свинец.
Что не названо — того нету,
Слово сущности суть равно.
И поэтому-то поэту
Попадать не целясь дано.

Но из дырок мишеней тянет
Смрадом бреда и темноты
Сделать шаг скоро час настанет
От молчанья до немоты.

2
Фантазия моя красотами не блещет.
не снятся мне цветы, на брег волна не плещет.
И Пушкин в романтическом плаще
Не снится мне вообще.

Но не жалею я, что мы как пробки просты -
И Пушкину не снились Ариосты,
Но — день пережитой, но женщина в ночи,
И многое, на что завет один — молчи.

1998

Я гений, Игорь Cеверянин...

Если б я был графоман,
спал спокойно б я едва ли,
И меня бы узнавали
пролетарии всех стран,
И, волнуясь. повторяли:
Это он, это он,
написавший миллион -
Миллион стихотворений.
Если даже по рублю...

Слава богу, что я гений,
Шуму-гаму не люблю.

1992

Так и он, доживающий век,
Не хотел бы другого простора,
Страшный страх перед тяжестью век
Прикрывая тщетой разговора,
Навороты и смыслы таща
В баррикаду на темный проулок,
Где он в жиденькой тоге плаща
Встанет, слушая, как же он гулок
Этот шаг — не судьба и не рок,
Обязательство в старом контракте,
Как слуга в пятом чеховском акте
Снял ружье и задел за курок.

13.8.04 

ЧТО ВЕЧНО ПОД ЛУНОЙ

Трюизмы

... я повторяю снова и опять,
Что дважды два — четыре, а не пять.
Как попка-дурачок, как заводной
Твержу о том, что вечно под луной.

О том, что мир не так уж и велик,
О том, что лик достойнее чем рык,
Что нужно спички прятать от детей
И говорить о главном без затей.

1984

Кладбищенская сирень

Кто призывал к ответу
Мертвых — тверди теперь:
Нам еще рано в эту
Горизонтальную дверь.

Поздно уже стучаться
В тьму затворенных уст.
Ближе им слов участья
Пыльной сирени куст.

Он прорастет корнями
В гниль гробовой сосны,
Станет шептать над нами,
Мертвых толмач, их сны.

Мы оценить не в силах,
Точен ли пересказ -
Подлинники в могилах
Скрыты от наших глаз.

1985

Июль

Кричат вторые петухи,
Светлеет в рытвинах вода,
И звезд ночные пастухи
Уводят ввысь свои стада.
Они торопятся туда,
Где их ночлег, покой и сон.
Земля восходит как звезда
На их вечерний небосклон. Быть может там у них зима,
И видят пастухи — вдали
На трех конях в обход холма
Волхвы спешат на свет Земли.

1990. 1998

Гаснет за окном окно,
Значит, постланы постели,
И над посвистом метели
Кто-то спит уже давно.
Кто-то спит и видит сны,
Кто-то долго, беспробудно
Спит и стонет, слышит будто
Кашель сына, плач жены.
Кто-то курит, и впотьмах
Огонек в окне запляшет,
Словно красный карандашик
В неуверенных руках.
Все затихнет, и тогда
Одинокий свет встревожит -
Кто-то вновь заснуть не может,
А быть может, навсегда
Угасает чей-то век,
Оттого не погасили
Свет потерянный, бессильный
Перед тьмой смеженных век.

1984

Ноябрь

Унылая пора!..
А. С. Пушкин

Деревья, как рисунок нервов,
Запутанно обнажены,
И листопада ржавый жернов
Не нарушает тишины.

У птиц прошла пора отлета,
Уже не крикнут журавли,
И все же слышится работа
В надмирной сумрачной дали.

Как будто мельницы Господни
За ватным небом ноября,
Бесшумные, спешат сегодня
Засыпать зимних три ларя.

Один с крупой, другой с колючей
Метельной сечкой на февраль,
И третий ларь, он самый лучший,
С большим пушистым снегом ларь.

На всех из этой мучки сдобы
Зима стряпуха заведет,
Налепит баб, взобъет сугробы,
Метель витушками завьет.

Но мне милее, как А(э)Су,
В предзимний день пройти по лесу,
Листвою палою шурша.

Мир сбросил хоть одну завесу,
И чисто прибрана душа.

1998

Новый Год

Скоро хрупкую елку с мороза внесем,
Чтоб она отошла, ожила,
Словно ангел, одетый в зеленый виссон,
А прикинь-ка в руках — тяжела.

Перепачкаю руки в слезах смоляных,
Комель стесаный в крест вколочу,
Чтобы дети вошли, и сверкало для них
На зеленых ветвях по лучу,

И висел каждый шар — как всегда, невесом,
Дождь струился, стекал по стволу.
Скоро хрупкую елку с мороза внесем,
И, до времени, спрячем в углу.

1985

Говорили цари и пророки:
«Все пройдет».
Новый Год.
Старый кот
Перепутал все сроки
И орет у ворот.
Все пройдет.
Откочуют сороки
За лесной сухостой.
Я останусь один на один
С подведенной чертой.
Все тщета.
Не добавить уже ни черта.
Даже тщетные эти потуги ума -
Все пройдет,
И останется слово «зима»,
Да еще пара слов — «ам» и «бай»
Или «гули»,
Которые вдруг прилетели
В чье-то детство,
А ты, брат, сугроб разгребай
В промежутках метели.

1997

Из Рильке

I
Nein, ich vergesse dich nicht...

Нет, я тебя не забыл,
Смолкла бы лира.
Ты Купиной мне светил,
Первенец мира.

Все, что тобой вменено,
То и основа.
Жизнь забери — ни одно
Жалкое слово

Ты не услышишь в упрек,
Знаю, ты вправе.
С кем б я сравнить тебя мог
В Силе и Славе?

1998

II

Herbst

Листва летит, редеют тополя,
А кажется, завянул сад небесный,
И облетает, звездами пыля.
К первоначалу падая из бездны,
Летит сквозь тьму тяжелая Земля.
Перо из пальцев выронит рука.
Мир рушится и гибель понимает.
А там, внизу, один, кто всех поймает
В ладонь большую, вроде гамака.

10.07.04

Памяти В. В. Веселова

«Во славу Славы Веселова
хотел сказать я два-три слова»...

При жизни эти дифирамбы
Не произнес я Веселову.
Сегодня усмехнулся сам бы
Он поздно сказанному слову.
Как после драки кулаками
Теперь что проку, поминая,
Махать хвалебными стихами -
Цена у слов совсем иная.
Зачем в письме без адресата
Словам лететь куда-то мимо -
Ведь понимаешь, что утрата
Останется невосполнима.
Но он любил, когда рифмуют
Рисуют, лепят и формуют
Когда прозаик врет про заек,
А журналист про выпуск маек,
Про запуск линии фуфаек,
Про новую модель форсунки,
И, может быть, когда мы лепим,
И что-то где-то удается,
Он сверху смотрит на рисунки
И снова радуясь смеется.
И может, чей-то звонкий лепет
Его опять приводит в трепет.
И Слава с нами остается.

2004

Читаю «Слово о Полку»,
И снова свет звезды, в те лета
Сверкнувший, высветит строку
Устава русского поэта.

И первой заповедью в том
В веках составленном Уставе
Слова не о судьбе и славе,
А о служении простом.

1984

Книги

Я проводил закатную квадригу,
И думаю, смотря за перевал,
Что написал бы сумрачную книгу -
Я «Сумерками» бы ее назвал.

С трудами, уподобясь водовозу,
Которого ишачить взял эмир,
Я написал бы радостную прозу
С названием простым — «Война и мир».

А «Бесов» я, конечно, не осилю,
И «Капитанской дочки» не смогу,
И кто поймет без Тютчева Россию?
От них в благоговеньи отбегу.

3.06.04

Замысел антологии

Ах, если бы денег довольно много -
Купил бы самосвал дорогой бумаги,
Отвез бы издателю какому-никакому,
И напечатал бы книгу, антологию такую.

Называлась бы книга «Ахи-охи,
Или вздохи всякой ввиду эпохи»,
Был бы я ее ученый составитель,
И старательно я бы ее составил.

Вошли бы в нее хорошие поэты:
Классики-современники, новаторы-архаисты,
Лишь бы стихи начинались на междометье:
Ух! Ух! — например, или — Вот те нате.

Часть бы книги походила на парную,
Где крякают под веником Гумилев и Пушкин.
О! — говорит Ломоносов с кружкой пива.
«Э-Э! Ы-ым! Весь в поту...» -
вшивый Хлебников просится помыться.
И в предбаннике будет народ толпиться разный -
Ходасевич хмурый, Есенин гуляка праздный.
«Ой ты гой еси» — говорит Мандельштам Пастернаку,
«Сам ты гой» — отвечает, — «и шел бы ты в баню».

Раз уж я составитель — своя рука владыка,
Будет в книге женского полу мало:
Какой-нибудь «Ах» Ахматовой,
Какой-нибудь «Эх» Цветаевой,
Да нескольких современниц пристрою
Беспринципно, по знакомств`у.

А друзья принесут свои охи-ахи,
Посылать буду принципиально: «Нет, ребята,
Вы сначала умрите, потом прославьтесь,
А затем приходите, милости просим».
Уж такой бы я составитель был ужасный.

Да одна беда — денег вовсе нету.
Ах, увы и ох, замысел прекрасный!
Не догнать поэту круглую монету.

1998

Баратынский

Жизнь текла, килограммами
Отмеряя свой бред.
Жил Евгений Абрамович
Баратынский, поэт.

Он о вышнем знал многое,
Что и знать ни к чему,
Наше время убогое
Было внятно ему.

Жизнь текла, как за рамами
Помидорный расцвет,
А Евгений Абрамович
Был не теплый поэт.

И не знал бы я лучшего,
Озирая года,
Кроме Пушкина с Тютчевым
Да себя иногда.

Хоть себя полюбите вы,
Как я всех вас любил,
Чтобы в этой обители
Проблеск радостный был.

2003

Предмет живописи

I

Все достойно изображенья,
И утюг, и свиная туша,
Торс, раздутый от напряженья,
Холодильник, урыльник, груша.

Разговорчивые святые
С пыльной аурой над башками,
Чьи-то локоны завитые,
Просто ноги, и с башмаками.

Чашки, ложки, в ушах сережки,
И восточного типа плошки,
Тип небритый, сильные духом,
Налбандян с отрезаным ухом.

И квадратики Мондриана,
И солдатики мандарина.
Не Изаура — Марианна,
А конечно же Магдалина.

И не глянец, не принтер струйный —
Грунт шершавый, промысел трудный,
Долгий путь в глубину холста,
Где нелживая красота.

Ибо живопись — это честность,
Как посмертная бессловесность,
Как до лжи не доживших сходство -
Детства царственное сиротство.

1992

II

Пейзаж
А. Алексееву

Какой-нибудь Бастьен-Лепаж:
Пейзанский вымокший пейзаж,
Земля, как ворон вороной,
Черным-черна,
Зеленой влажною травой
Оттенена.
Еще не полон огород
Бюстоподобных кочанов,
И огурцов зеленый взвод
Не вздернул фаллы Казанов,
И все-таки, в конце концов
Нас ждет, мой друг, не возражай,
Как бы сказал пиит Гонцов -
«Великолепный» урожай.

Предощущение щедрот
Уже обыденно, мой друг.
Как бы восторг наоборот -
Как бы сказал, допустим, Друк,
Или какой-нибудь другой
Поэт какой-нибудь другой
Формации или «волны» -
Хотя какая там волна?
Не в волны, а на кочаны
Лей свет, луна!

21993

III

Натюморт
(нем. Stilleben — «тихая жизнь»)

Выглядела сиротливо
Жизнь как маленькая слива
На большой тарелке.
Хвост селедки,
Малость водки
В стопке-недомерке.
Но раскрашено Петровым-
Водкиным, все это новым
Делалось и броским,
Хоть по сути оставалось
Водки мизер, хрен да малость
В стопке-недоноске.
Да ведь нам не напиваться -
У стола порисоваться,
Сливовую небыль
Покатать ее в тарелке,
Тяпнуть дозу в недомерке -
За тебя, штильлебен!

2004

IV

Роспись

Кто ты, дяденька смешной?
— Я заведую стеной,
И сейчас вам нарисую
Дождик теплый и грибной,
Девочку, потом косу ей
Нарисую за спиной.
Ну, а после?
К горизонту побегу,
Разукрасить надо радугу-дугу.
Ну, а после-после?
На лугу
В хоровод вас, конопатых, соберу.
Ну, а после-после-после?
Отбегу
От стены, вздохну и кисти оботру.
Ну, а мы?
А вы остались на стене,
На зеленом, кобальт с кадмием, лужке.
Заходите в гости вечером ко мне -
Я вон там живу, за речкой, в уголке.

1984

V

Розарий

Нет в пестрых красках на Руси
Нехватки — всякого спроси:
Что видит из окна?
Куртину чахлых цветничков,
Дрянь из поваленных бачков,
Соседей с бодуна.

Тот желт цветок, а тот багров.
Компаний «Бургман» и «Бугров»
Упорную вражду.
Плешь потирающих дедов,
Кустодиевских бедных вдов,
Посаженных в саду
Хлебать свой чай который час,
Пока художник их атлас
Расправит на холсте.
И розан щек, и сливы глаз
Чрез время мутное на нас
Дивятся — где же те,
Их яркой ярмарки купцы?
Завянут ситцев образцы
И выцветут шелка,
И не укутать блеск плечей
Истлевшим бархатом ночей.
Чай с кренделем, тоска...

- А Вы скажите, мсье Борис,
Портрет действительно в Париж
Везете показать?
— Я выставить его отдам,
А мне и тут, средь наших дам,
Розарий, так сказать.

2004

Струна

На вокзале, под голосом объявлявшим
Опоздания поездов и людей,
Я прощался с городом состоявшим
Из несбывшихся надежд моих и дождей.

Так и помнится — дождь и дождь всю дорогу,
Дождь и дождь, и волосы липнут ко лбу.
Поезда спешили, опаздывая понемногу,
Люди опаздывали, торопя судьбу.

А голос тот свыше бубнил, печальный,
Вокзальный ангельский здешний зам,
Что мы опоздали, и взгляд прощальный,
Не прерван вовремя, прирос к глазам.

И взгляд растягивался по просторам,
Дрожа над рельсами, как струна.
Со стоном ночью глаза протер я
И понял по боли, что плачет — она.

1981

Позабыт, позаброшен, на краю света
Не тебя забуду — все остальное.
Позабыл уже — осень какого цвета:
Что-то рыжее, пепельное, стальное.

Для таможни Божьей листок заполню,
Запишу, что забыть надлежит —
Час близок.
Налегке до края дойду и вспомню,
Что опять я тебя не поставил в список.

И не пустят меня в края забвенья,
Контрабанду памяти пресекая.
На краю века, в сентябрьский день я
Вспоминаю: осень, она какая?

1997

Женщина светилась по ночам.
Сквозь ладонь женьшеневое тело
Свет струило — как не улетела
В небо по раскинутым лучам?

Поутру иной она была,
Тихая, как месяц на рассвете.
Молоко в две кружки налила,
Поманив рукой меня ждала.

Все еще светились руки эти,
Две свечи на краешке стола.

1981

Осень придвинулась близко,
Холодом синим пахнула,
Белые облаки низко
В медленный ряд протянула.
Остановиться бы где-то,
Хоть посидеть на скамейке,
Шлепнув ладонью по рейке,
Вымокшей после рассвета.
Это роса остужает
Передосенние травы.
Скоро в холодном пожаре
Листья не минут расправы.
Скоро и мы не минуем
Выбора или расплаты,
Лист пополам разлинуем -
Правы ли мы, виноваты.
Знаю, ни в чем не повинна
Ты, и чисты твои руки.
Галочкой птичьего клина
Бог помечает разлуки.

1985 

Прощание

Языки дождя залижут
Как больную лапу осень.
Видно, больше не увижу
Я тебя на свете вовсе.

И, когда снега унижут
Успокоенную крону,
Я во сне тебя увижу,
И во сне глаза закрою.

1981

Сюжет

Вдруг смешная, как песня о гибели,
Ты приснилась мне во временах
С просьбой — память мне страшную выбели,
И приснись мне в бразильских штанах,
В белоснежных, как чайки и сахары,
Во хрустящих, как сухари,
В коих хахали ходят и пахари
От зари до зари,
Засоряя мозги бедной девушке,
Заостряя серийный сюжет.

В общем — золото брызжет с манжет,
Как сказала бы бабушка дедушке.

17.09.04

Вот уже примолкла
Черная, густая
Ночь, и ничего не слышно.
Как ты думаешь, промокла
В тополях воронья стая?
Думаю, до нитки.

Так им, воронам, и надо!
Пусть не кружатся над нами,
Пусть беду не накликают!
Пожалей их: воронята
Плещут мокрыми крылами,
А беду мы кличем сами.

И в печали
Пожимающий плечами
Черный ворон
Перед нами не ответчик.

1980

Надо обрамлять багетом
Все, что сделать мы смогли.
Я не сомневаюсь в этом,
Как в квадратности Земли.

Землю делят на квадраты,
А потом на них живут.
На квадратике у хаты
Сеют-холят свой уют.

Баню топят, хлеб жуют.

2004