Огнепальный протопоп

Что мы знаем о пребывании протопопа Аввакума в Тобольской ссылке? И можно ли уже сегодня однозначно давать оценку трагическим последствиям в нашей истории, которые так или иначе связаны с неординарной личностью Аввакума, его нравственными установками?

Имя протопопа, наверное, хорошо известно нашим читателям. Его "проходят" в школе, изучают в вузах. Оно на слуху. И подумать только, что впервые его гениальное «Житие» было опубликовано академиком Н.С. Тихонравовым всего лишь в 1862 году. А до этого почти два столетия «Житие» (как, впрочем, и другие сочинения Аввакума) тайно переписывалось и тайно распространялось среди «старолюбцев» — так вначале называли себя старообрядцы.

Впрочем, в 1920-е годы история и литература Древней Руси в нашей школе, как известно, были под запретом. И тем не менее Аввакум огненным смерчем прорывался сквозь любые препоны. Его цитировали, на него ссылались, ему подражали.

А.Н. Толстой на первом съезде писателей говорил: «Только раз в омертвелую словесность, как буря, ворвался живой мужицкий полнокровный голос. Это были гениальные «житие» и «послания» бунтаря... Речь Аввакума — вся на жесте, канон разрушен вдребезги, вы физически ощущаете присутствие рассказчика, его голос. Он говорил на «мужицком», «подлом» языке».

Но как говорил и как писал! Его публицистические послания — метафорические перлы! Великие русские писатели восхищались языком Аввакума. Кто-то сказал, что по своей новаторской сути «Житие» — литературный подвиг самого автора, первый шаг, совершенный из литературы средневековья в русскую литературу нового времени.

Гений Аввакума общепризнан. Он своеобразно и истово воплотил в себе многие черты русского национального характера, пронзив его до самых глубинных корней своим неповторимым колоритом. У Л.Н. Толстого, отмечает Горький, «проповедовало и терзало душу художника Аввакумово начало... В нем горит фанатизм Аввакума...».

Кстати, в своих деяниях и поступках Аввакум никогда не шел на нравственный компромисс. А потому и судьба его была запрограммирована на погибель. «Никово не боюся, ни царя, ни князя, ни богата, ни силна, ни диявола самаго!» — говорил он себе.

Интерес к Аввакуму, к этой подчас противоречивой личности у людей никогда не иссякал. Тем более грешно нам, курганцам, забывать о нем, поскольку мятежный протопоп отбывал ссылку в нашем губернском городе Тобольске. (До революции Курганский уезд входил в состав Тобольской губернии). Поэтому любые исторические сведения, связанные с пребыванием здесь Аввакума, для нас имеют особое значение.

Данную статью об Аввакуме предложил нам известный писатель, автор знаменитого исторического романа-трилогии «Кучум», сравнительно недавно изданного в Москве и Екатеринбурге, ученый-историк Вячеслав Софронов. Он живет в Тобольске, в старом деревянном домике родителей. Здесь и родился. Наполовину считает себя и курганцем. И он прав, ибо корни его здесь. Один из его предков — Данило Алексеевич Хворостов уже значился в исповедных росписях Христорождественской церкви Кургана еще в период царствования императрицы Екатерины II. А вот бабушка Ольга Ивановна Хворостова, родившаяся в Кургане, впоследствии окончила Тобольскую женскую гимназию да так там и осталась. Всю свою долгую жизнь она учительствовала.

Борис Карсонов.

Здесь в Никольской церкви опальный протопоп служил священником.

 

Тобольский узник

Раскол в русской православной церкви — явление сложное и многогранное; его последствия — многовековая борьба людей с различными воззрениями. О том и другом написаны многотомные труды. История раскола в Сибири также неоднократно излагалась в работах исследователей. Но до сих пор личность легендарного «расколоучителя» протопопа Аввакума, которого на несколько лет судьба забросила в Тобольск, интересует каждого, кто проявляет интерес к истории своего отечества.

Родился Аввакум Петрович в 1620 году. По приказу малолетнего царя Федора сожжен в Пустозерске в 1682 году. В земляной тюрьме он написал «Житие» своей собственной многострадальной жизни, благодаря чему мы можем воссоздать картину происходящего более чем три с половиной века назад. «Огнепальный протопоп», как его еще именуют в литературе, своими непримиримыми воззрениями и соответственно поступками вверг страну по сути дела в гражданскую войну, когда самосожжения сотен и тысяч людей стали обыденным явлением. Хотя, на наш взгляд, давать оценку этим трагическим событиям отечественной истории пока рано, поскольку мы так или иначе должны будем принять позицию той или другой стороны. А потому рассмотрим лишь факты из жизни легендарного протопопа, связанные с пребыванием его в Тобольске.

В конце 1653 года, после того как царь Алексей Михайлович уговорил патриарха Никона не совершать постриг над протопопом Аввакумом, тот был направлен в ссылку в Сибирь. Его отвели в Сибирский приказ и отдали дьяку Третьяку Башману, в обязанности которого входила отправка опального священника из Москвы в Тобольск.

В своей биографии Аввакум упоминает об отъезде в Сибирь. В то время Тобольской епархией управлял архиепископ Симеон (с 1651-го по 1663 гг.). (Известно, что Симеон ездил в Москву три раза: в начале 1654-го, 1661-м и 1663 гг. Но они проходили уже после отъезда Аввакума из Тобольска. Значит, Аввакум прибыл в Тобольск около 1654 года.).

На высокий архипасторский пост Симеон был хиротонисан из игуменов Пафнутьева монастыря и в Тобольск прибыл 17 апреля 1652 года. При этом он сразу ввел в храмах «единогласное пение» и иные нововведения того времени. В 1654 году он принимал участие в проведении собора, после чего было окончательно решено начать исправление церковных книг и порядка службы в храмах. В дальнейшем принял в употребление новый исправленный служебник, напечатанный в 1656 году.

В Тобольске Аввакум встретил самый радушный прием как со стороны духовных, так и от светских властей: владыка Симеон часто приглашал его к себе, совершал вместе с ним богослужение, а тобольские воеводы даже укрывали Аввакума у себя в покоях после многочисленных ссор и перепалок с тоболяками, в которые неукротимый протопоп вступал с легкостью и по любому поводу.

Надо заметить, что если патриарх Никон был строг к Аввакуму, то царь Алексей Михайлович, наоборот, к нему благоволил. В результате тобольский архиепископ оказался в очень непростом положении и, видимо, рассудил для себя, что царь важнее и, как было сказано, всячески опекал ссыльного Аввакума. Со своей стороны Алексей Михайлович не забыл о добром отношении тобольского архиепископа к своему любимцу и отблагодарил Симеона по-царски. Когда в 1660 году Симеон «поднялся на своих подводах в Москву о софийских домовых нуждах бить челом государю», то обратно в Сибирь в 1662 году возвратился уже «на государевых подводах против прежних приездов» и получил деньги от царя прогонные и «пожалован он от великого государя всем, о чем его челобитье было великому государю в Москве, вотчинами и крестьянами отнятыми (Никоном) и хлебом». Но тем самым архиепископ Симеон навлек на себя гнев патриарха Никона. Тот факт, что патриарх не снял Симеона с архиерейской кафедры, надо расценивать как явное или скрытое заступничество за него царя. Но патриарх применил другую не менее суровую меру к тобольскому владыке и на целый год запретил ему богослужение в любой из церквей (с 1657-го по 1658 годы).

... В Тобольске Аввакум был направлен на службу в одну из городских церквей (сохранилось предание, что жил он в Знаменском монастыре, а служил при Пятницкой и Никольской церквях). Когда в 1656 году тобольским духовенством был получен новый церковный служебник, то Аввакум не стал вести службу по нему. Зато неоднократно посещал другие церкви, где служба велась по новому уставу. Вот как он сам описывает свою борьбу с нововведениями в Тобольске:
«С приезду смотрел у них просформисание дважды или трижды в алтаре у жертвенника стоя, а сам им ругался; а как привык ходить так и ругатца не стал, — то жалом, духом антихристовым и ужалило было».

Знаменский монастырь, в котором жил Аввакум со своим семейством.

Но однажды во время подобной службы он получил чудесное предостережение: «В тонце сне сам Христос-свет попужал меня, рече: не толиком страдании погибнуть хочешь! Блюдися, да не полма разсеку тя! Я вскочил и пал пред иконою во ужасе велице, а сам говорю: «Господи, не стану ходить, где по новому поют! Боже мой! И к обедни не пошел. Когда обедать ко князю пришел и вся подробну им возвестил; боярин князь Иван Андреевич Хилков миленький плакать стал».

Хилков был воеводой с 9 мая 1659-го по 15 марта 1664 г., а Аввакум из Тобольска в Даурию был выслан в 1656 году, следовательно, «видение» ему было после возвращения в Тобольск в 1660-м или 1661 году. После этого Аввакум совсем перестал ходить в церкви, где было служение по-новому.

Но отказом от посещения церковной службы он не ограничился. А поскольку считал себя обличителем людских недостатков и пороков, то использовал для этих целей любой удобный случай. Эта роль стала для него со временем насущной потребностью и едва ли не главной чертой характера. Из Москвы Аввакума удалили главным образом за «агитацию» против нововведений, а также за крайнее непочтение к высшей духовной власти, выражавшееся в публичных обличениях как самого патриарха, так и его сподвижников. Патриарх зря надеялся, что в Тобольске Аввакум одумается, успокоится и перестанет видеть в каждом прихожанине объект для обличения. Нет, и в далеком Тобольске русский Савонарола продолжает выступать с обличительными речами, «обличая» всех, кто, на его взгляд, живет не по-божески, не по правде.

«Как ведь не обличать, коль не кается...» — любимое его выражение.
Но вряд ли Аввакум ожидал, что в Сибири живет иной народ, покруче московского. Здесь не привыкли потакать новоявленным обличителям, сибиряки издавна славились своей независимостью и неподчинением властям. Тут не привыкли спускать за обидные слова даже более высоким чинам, нежели ссыльный протопоп. За полтора года пребывания в Тобольске на него было написано пять «слов государевых», более известных нам как «слово и дело». А в откровенных разговорах с Аввакумом тоболяки неоднократно обещали его отправить в Иртыш «рыб кормить».

Постараемся воспроизвести два скандальных случая, как их описывает сам Аввакум.

22 января 1654 года архиепископ Симеон выехал в Москву. Воспользовавшись этим, дьяк архиерейского дома Иван Струна «дьявольским научением» стал нападать на Аввакума и на дьячка его церкви Антона. Однажды Струна и несколько человек с ним подошли к церкви, где находились в то время протопоп и дьячок. Люди, пришедшие со Струной, остались на улице, а сам он направился к Антону, стоящему на клиросе, и ухватил его за бороду. Видимо, он хотел вывести Антона на улицу, чтобы на затевать драку в церкви. Этим воспользовался Аввакум, который прошмыгнул из алтаря к дверям и замкнул их на замок. Струна остался один против двоих. «Один вертится в церкви, что бес», — пишет Аввакум не без злорадства. Они усадили беззащитного дьяка посреди церкви на пол и «за церковный мятеж постегал его ремнем нарочно-таки». Тот взмолился и «принес покаяние», Аввакум отпустил его. Слух о наказании архиепископского дьяка разнесся по городу. И в одну из ночей к дому, где жил протопоп, подъехали люди на санях, чтоб, по словам протопопа, отвести его на реку и утопить. Толпа принялась ломиться в дом, но «гонимая страхом Божиим, разбежалась». Аввакуму пришлось скрываться от преследователей: «Мучился я с месяц, от них бегаючи втай: иное в церкви ночую, иное к воеводе уйду, а иное в тюрьму просился, да не пустили».

После возвращения архиепископа Симеона враги Аввакума вынуждены были прекратить его преследование, а он сам донес на Струну, что «некий человек с дочерью кровосмешение сотворил, а он, Струна, взял полтину, не наказал мужика и отпустил». Владыка приказал посадить Струну на цепь и отправил к воеводам, которые отдали его приставу — сыну боярскому Петру Бекетову. А архиепископ «подумав с Аввакумом по правилам за вину кровосмешения стал Струну проклинать в неделю православия в церкви большой». Узнав об этом, в храм пришел Петр Бекетов и принялся бранить архиепископа и Аввакума, а затем пошел домой и по дороге «внезапно будто бы умер горькою смертию зле». Далее Аввакум сообщает: «И мы со владыкою приказали бросить тело его среди улицы собакам, да граждане оплачут согрешение его. А сами три дня служили Божеству да в день века отпустить ему. И по трех днях владыка и мы сами тело его честно погребли; а Струну к иному приставу перевели».

Второй рассказ протопопа о его тобольских «обличениях» выглядел примерно так. Однажды он ночью вошел в храм, где застал мужчину и женщину, которые якобы занимались прелюбодеянием.
— Что се творите? Не по правилам грех содеваете! — вскричал протопоп.
— Не осуждай! — отвечали те.
— Не осуждаю, а не потакаю.
— Напраслину ты на меня наводишь, протопоп, и затеваешь небылицу! Брат он мне, и я с ним кое-что говорю, — отвечала женщина, а мужчина лишь кланялся и умолял отпустить их.
Протопоп отвел их на воеводский двор в приказную избу. Но там «мужика, постегав маленько, отпустили, а бабу, смеючись, отдали Аввакуму под начало». Тот привел ее домой и посадил в холодное подполье, где она находилась три дня во тьме и холоде, а потом взмолилась: «Государь батюшка, Петрович! Согрешила перед Богом и перед тобою! Виновата, не буду вперед делать. Прости меня грешную!» Протопоп смилостивился, велел выпустить ее из подполья и спросил:
— Хочешь ли вина пить?
— Нет, государь, не до вина стало! А дай лучше кусочек хлеба.
— Разумей, чадо, — отвечал он ей, — пища и питие рождают в человеке похотение блудное и ума недостаток, и к Богу презорство и безстрашие. Наевшись и напившись пьяна, ты скачешь яко юница быков желаешь, и яко кошка котов ищешь, смерть забывши.
Затем, не дав женщине хлеба, он вручил ей четки и приказал класть поклоны. Несчастная женщина вынуждена была подчиниться и принялась класть поклоны, но вдруг упала (видимо, от голода). Тогда протопоп велел пономарю принести плеть и собственноручно принялся ее сечь. «И плачу перед Богом, а мучу. Помню, в правилах пишет: «Прелюбодей и на Пасху без милости мучится. Начала много дал и отпустил», — пишет сам протопоп.

В 1656 году патриарху Никону стало известно о совершаемых в Тобольске «обличениях» Аввакума, и он приказывает перевести его сперва на Лену, а затем в Даурию, куда непреклонный протопоп и выехал из Тобольска со всей семьей.

После того как патриарх Никон лишился царской дружбы и вынужден был оставить патриарший престол, управление церковью перешло крутицкому митрополиту Питириму, бывшему в неприязненных отношениях с прежним патриархом. Враги Никона были прощены, и противникам реформы разрешено было вернуться обратно в столицу. Аввакум такое разрешение получил в 1660 году.

Возвращаясь из Даурии, он какое-то время проживал в Тобольске (в 1663 году). Теперь он более решительно обличал церковные нововведения и, соответственно, священников, считая, что вскоре восстановятся старые порядки. Здесь ему в день Преображения Господня во время церковной службы в соборной церкви было «явлено чудо», и он еще более утвердился в своем неприятии церковных реформ. Об увиденном в Тобольске «чуде» он подробно сообщает в своей челобитной царю Алексею Михайловичу, поданной по возвращении в Москву.

По возвращении Аввакума из Сибири, в 1663 году (Никона уже не было в Москве), царь, по словам протопопа, встретил его «яко ангела», дал место, звал к себе в духовники и чуть было не направил «на печатном дворе книги править».

В Сибири после отъезда протопопа остались посеянные им семена раскола, которые особенно буйно взошли в конце ХVII века, вспыхнув по всей азиатской части России массовыми самосожжениями. Во всяком случае, митрополит Игнатий (Римский-Корсаков) в своих «Посланиях» к раскольникам называет Аввакума первым зачинщиком раскола в Сибири.

Из Москвы непримиримый протопоп из-за своих выходок и возмущения москвичей был выслан в город Мезень под Архангельском. На соборе 1666-67 годов он был лишен священнического сана и отправлен в заточение в Пустозерский острог, но борьбы своей не оставил, направляя по всей России многочисленные послания. А в 1682 году он был приговорен к публичному сожжению вместе со своими сподвижниками попом Лазарем, дьяконом Федором и иноком Епифанием.
Для нас протопоп Аввакум памятен более всего как противник проводимых церковных реформ и как один из законоучителей, повергших страну в раскол почти на два века. И еще, наверное, как человек, который считал, что истина одномерна и известна лишь ему одному. Но и сегодня у нас сохранился вкус к подобным обличениям, всплески от которых нет-нет, да и пойдут волнами по современной России — опять же во времена реформ, хотя уже совсем по другому поводу.

Вячеслав Софронов.