Белый снег памяти
Соло для Веселова

Вот и пришел первый день рождения Славы Веселова без Славы. Без славы. Неуютно, наверное, лежать ему там, в глубине сырой земли на погосте с нелепым названием — Зайковское. А мы живем... И вспомним Славу. Нальем, поднимем, помянем. Но Веселова нельзя поминать молча. О нем надо говорить, рассказывать взахлеб, писать. Писать... Ты напечатал рецензии почти на все его книжки? Вот тебе и перо в руки!

Но трезвые головы мне говорят: «О чем писать? Ведь нет же никакого информационного повода! И, вообще, пил он, пожалуй, не в меру...».

А вы знаете меру? Вы знаете святых среди музыкантов, художников, поэтов? Хемингуэй написал:

«Настоящего писателя никто не должен видеть пишущим. Его должны видеть выпивающим, рассказывающим байки...».

Они так и жили. Сергей Довлатов, университетский друг Веселова, звонил вдруг из Питера в Курган в 3 часа ночи и говорил: «Старик, ты, кажется, закис в своем Зауралье. Не кисни, мы сейчас прилетим!» И утром вся эта шумная компания, голоса которой Веселов всего несколько часов назад слышал в телефонной трубке, действительно, вваливалась к нему домой. Байки, хохмы, водка и чай растягивались на два-три дня. Впрочем, и споры, когда за «неправильно» понятого Чехова или Хармса можно было и по морде схлопотать.

	На нимке: Вячеслав Веселов (слева) и искусствовед Анатолий Удачин на фотовыставке «Мой край Зауралье». Начало 80-х годов. (Фото из архива «Советского Зауралья» — «Нового мира»).

Бывало и наоборот, когда Веселов срывался вдруг в Питер глотнуть северного воздуха своей университетской юности. А байки, хохмы и споры попадали потом в книжки, которые пока еще никто не печатал, ведь даже лучший из них — Иосиф Бродский — тогда был всего лишь «тунеядцем», а не лауреатом Нобелевской премии. Но плотина прорвется. Их будут печатать, их будут читать, передавая книжки из рук в руки. Вот отрывок из первой части записных книжек Сергея Довлатова «Соло на ундервуде» (Ленинград. 1967-1978), впервые опубликованных в 1980 году:

«Сидел у меня Веселов, бывший летчик. Темпераментно рассказывал об авиации. В частности. он говорил:
— Самолеты преодолевают верхнюю облачность... Ласточки попадают в сопла... Самолеты падают. Гибнут люди... Ласточки попадают в сопла. Глохнут моторы... Самолеты разбиваются. Гибнут люди. А напротив сидел поэт Евгений Рейн.
— Самолеты разбиваются, — продолжал Веселов, — гибнут люди...
— А ласточки что — выживают?! — обиженно крикнул Рейн».

Как-то уже после смерти Сергея Довлатова, значит, после 1990 года, я спросил Веселова, как на него повлияло творчество его друга?

- Повлияло? На меня? Ну, парень он был нормальный. Его и за пивом можно было послать... Да. нормальный был парень... Это только после смерти он так чудовищно зазнался.

Думаю, Довлатову бы первому понравилась такая шутка. Вообще, весь этот ряд талантливых питерских остроумцев, которые учились у знаменитых филологов Макогоненко и Жирмунского, — Рейн, Довлатов, Бродский, наверняка, вошел в непрочитанный пока мною и неопубликованный роман Вячеслава Веселова «Университет» (хроника 60-х). Конечно, там должны быть и другие имена. Может быть, Вениамин Каверин, который рекомендовал его в Союз писателей. Или вот Андрей Битов, например, вероятно, самый интеллектуальный современный русский прозаик. Слава Веселов мне говорил, что знаком с ним. Но, чувствуя некоторый снобизм Битова, я всегда мечтал получить какое-то подтверждение этого знакомства от самого Андрея Георгиевича. И представьте, я получил такое подтверждение, пусть и косвенное. Мне с этим просто повезло.

Дело было так. Года два назад по журналистским делам ехал я из Москвы в Питер. Перед отправкой поезда вышел на перрон Ленинградского вокзала покурить и вдруг вижу — в мой 13-й вагон скорого поезда № 13 садится сам Битов. Я нахально представляюсь, сказав, что мы уже виделись (это правда, на фестивале прессы «Вся Россия» в 2001 году) и что я хочу сделать с ним интервью. Всю ночь, потихоньку отхлебывая крепкую из фляжки, мы говорили о литературе, о русском языке, о творчестве. Уже под утро я спросил у Битова, знаком ли он с таким писателем — Веселовым? Ответ тогда мне показался странным.

- А ты посмотри в журнале «Звезда» мой некролог о Довлатове.

Интервью, к сожалению, я так и не сделал, диктофонная запись все еще не расшифрована, а вот журнал по приезду домой разыскал. Читаю печальные строки о Довлатове:

«Он был слишком высок и слишком красив, чтобы я мог относиться к его прозе независимо. В конце концов, он сломал мне диван. И теперь, когда я знаю всех, кто имел к нему отношение, он умер».

Вот и я сейчас узнал почти всех, кто имел отношение к Славе Веселову, а он умер. В курганском воздухе остался аромат незавершенной жизни. И местная богема, или художественная элита — назовите, как хотите! — чувствует это. Не завершена жизнь блестящего писателя-урбаниста, не завершена жизнь очеркиста и эссеиста, не завершена жизнь друга живописцев и актеров, художественного и театрального критика. Нет итогов.

В интервью к его 50-летию, опубликованном в «Советском Зауралье» 22 ноября 1987 года, об итогах Веселов сказал так:
«Итоги свои я оцениваю со скромным оптимизмом. Здесь нет ни koкетства. ни лукавого самоуничижения. Скромность нашему брату дается легко: за спиной у нас великая литература.
В самом деле, если тaкue писатели. Hah Лесков или Гончаров. Которые могли бы составить гордость любой национальной Культуры, числились в нашей истории писателями второго ряда, то что же говорить о нас? У меня нет ощущения рубежа. Поэтому я хотел бы воздержаться от подведения даже предварительных итогов».

Да, и через 16 лет после этих слов нет итогов. И бедная (во всех смыслах) вдова Веселова, его Лена, ищет и не может найти спонсоров, чтобы опубликовать хоть что-то. Упомянутый роман «Университет» отправлен в питерский толстый журнал «Звезда», с которым у Веселова были литературные связи, но ответа пока нет. А есть еще неопубликованные повести (например, «Рулевой из Онеги»), рассказы, эссе, заметки и т. д. и т. п. И экспертная комиссия при администрации области по изданию общественно значимой литературы уже «забила» список авторов, предназначенных для публикации за счет средств областного бюджета в 2004 году. Веселова в этом списке нет.

Все-таки легкомысленно относимся мы к Памяти. И вот уже какие-то вандалы разрушают могилу нашего лучшего художника Александра Петухова; и на библиотечном вечере, посвященном самому глубокому и метафоричному нашему поэту Алексею Еранцеву, бестактно говорят, о «некрасивости» его смерти; лиричнейшего Витю Гилева вспоминают только районные газетчики, долго работавшие с ним; а мемориальную доску на доме, где жил мужественнейший человек и светлейший детский поэт Леонид Иванович Куликов, после вселения в его квартиру модной торговой точки пришлось отстаивать чуть ли не с боем. А коллеги журналисты — Игорь Чумаков, Женя Елизаров, Наталья Юрьевна Юрьина, Юра Тюрин?..

И когда я понял, что печальный этот ряд можно продолжать — чтобы хватить воздуха, чтоб сердце окончательно не защемило — я выглянул в ночное окно. Над Россией шел снег XXI века. И сквозь его хлопья виделось, как непостижимым и странным образом на белых пространствах, словно на чистых листах бумаги, провидение запечатлевает эти имена.

«Иных уж нет...».

Валерий Портнягин.