Слезы Шадра

Прежде чем вооружить пролетариат булыжником, он учился взаймы.
Долг возвращён псевдонимом, который прославил Шадринск.
Гениальный советский скульптор, бравший в начале ХХ века уроки мастерства у великих Родена и Бурделя, Иван Иванов, известный всему миру под именем Шадр, в молодые годы учился и жил за чужой счёт. Понимаю, что сказано круто. Но против фактов не попрёшь...

Хотя историю финансирования учёбы шадринского мещанина Ивана Иванова можно писать по-разному. Например, как историю преодоления, упорства, с каким молодой человек достигает великой цели.
Эту же историю можно излагать и как цепь, череду жизненных унижений, через которые вынужден был пройти в имперской России провинциальный талант, хотя ему протежировали Илья Репин и Николай Рерих. И не только они. А, может быть, следует восхищаться мудростью, благородством, долготерпением и верой в своего земляка, которые проявляли депутаты городской Думы и чиновники городской Управы Шадринска в 1906–1912 годах.
Обратимся к фактам.

«Нижайше прошу...»

Первое из известных заявлений Ивана Иванова о материальной помощи поступило от него в Шадринскую городскую Думу 19 августа 1906 года, когда он был учеником 5-го класса (курса) Екатеринбургской художественно-промышленной школы. Просил он пособия в размере ста рублей. Уже через три недели городской голова В. Мокеев подписал постановление Думы о назначении этого пособия.

В следующем, 1907 году шадринец Иванов после окончания художественно-промышленной школы оказывается уже в Санкт-Петербурге. Его цель – училище технического рисования барона Штиглица (ныне – так называемая «Мухинка», высшее художественно-промышленное училище им. Мухиной). В Шадринском филиале государственного архива Курганской области хранятся не только рекомендательное письмо одного из екатеринбургских преподавателей М.Ф. Каменского барону Григорию Штиглицу, но и визитные карточки заслуженного артиста Императорских театров Владимира Давыдова и директора школы Императорского общества поощрения художеств Николая Рериха. Все трое убеждают Штиглица поддержать Иванова «ввиду его выдающихся способностей», «обратить на него внимание на экзамене», так как он «человек без всяких средств».

Немедля Иванов направляет в Шадринск прошение о следующем пособии, в котором сообщает городским депутатам: «Я поступил на С.-Петербургские Императорские драматические курсы, но по совету выдающихся современных художников и артистов ввиду моих ясно выразившихся в настоящее время способностей я решил основательно закончить своё художественное образование, для чего мне необходимо поехать в Парижскую академию художеств». К прошению молодого человека были приложены отзывы о нём преподавателя драматических курсов В. Петрова, режиссёра Александрийского театра М. Дарского и художника Н. Кравченко.

Вслед за прошением Иванов шлёт в Шадринскую Думу заявление, в котором на Париж просит уже конкретно «по 500 рублей ежегодно в течение трёх лет», записывая сюда расходы на жильё, еду (включая чай, сахар и хлеб), стирку белья, освещение, на краски, полотно, бумагу, карандаши. И тут же добавляет: «Независимо от этого желательно было бы на дорогу и заграничный паспорт – 55 рублей. На днях Вы, вероятно, получите письмо великого русского художника И.Е. Репина, который видел мои работы, дал мне хороший отзыв и выразил желание лично ходатайствовать перед Вами. Если Бог даст и Вы решите помочь мне, то ради Бога не задерживайте…»

И ведь написал Репин шадринским депутатам и просил за «господина» Иванова. И ведь не устояли народные избранники, вновь назначили ему пособие. Правда, всё обернулось не совсем так, как хотел проситель. Заявление его вызвало в Думе разногласия и споры, решение принималось тайным голосованием. Большинством голосов (19 против трёх) решено: дать И.Д. Иванову пособие, но не в 500, а в 300 рублей, и не на Париж, а на окончание курсов рисования в Императорской школе Общества поощрения художеств, как просил профессор живописи И.Е. Репин.
Шадринцы не только финансами поддерживали своего земляка. Накануне первой мировой войны, из которой, как известно, Россия вышла с большими потерями, Иван Иванов с помощью Шадринской Думы удачно, как сейчас бы выразились, «откосил» от армии. Его призвали в 229-й Свияжский резервный батальон, никаких отсрочек для 23-летнего рекрута закон не предоставлял. Но его мать Мария Егоровна и чиновники городской Управы Шадринска в конце концов выхлопотали весной 1910 года освобождение от воинской службы.

Но и после этого неукротимый в своих амбициозно-образовательных устремлениях, но абсолютно нищий Иван Иванов не оставляет в покое бюджет родного города. После нескольких настойчивых напоминаний уже осенью Шадринская Управа через его родственника И.Е. Овчинникова и Российское консульство в Париже отправляет художнику частями ещё 500 рублей. Деньги потрачены на посещение высших муниципальных курсов скульптуры и рисования, а также на учёбу в художественной академии «De La Grande Chaumiere».

Через год Иванов засобирался из Парижа в Рим. Из России ему сообщают: «Шадринская Городская Дума в очередном собрании 1-го сентября с.г. вследствие Вашего ходатайства назначила Вам на поездку в Рим на практические работы и окончание художественного образования пособие в сумме в настоящее время 300 рублей с возвратом таковых из городских доходов по смете 1912 года. Остальную сумму пособия в размере 400 рублей Дума согласилась внести в расходную смету города будущего 1912 года в том случае, если Вами будут предоставлены документы о прохождении художественного образования в Париже в 1910–11 году. Назначенное Вам городом пособие Вы обязываетесь возвратить городу как будете иметь к тому возможность».

Аккуратный в таких делах Иванов, конечно, представил необходимые документы, оригиналы и копии которых также хранятся в Шадринском архиве. А что касается возврата долгов, нет никаких достоверных сведений о том, что деньги, занятые скульптором, ставшим после Октября 1917 года известным человеком, городу возвращены. По всей видимости, многое списано на смену власти: ведь вместо Управы в Шадринске теперь правит Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

Отказали

Последняя просьба художника Иванова к городской Управе регистрируется 1912-м годом. На этот раз, уже после обучения в Екатеринбурге, Санкт-Петербурге, Париже и Риме (между которыми был и Лондон) и возвращения в Россию, она связана с прошением (200) двухсот рублей для участия в конкурсе на установку в Москве памятника Святейшему патриарху Гермогену и архимандриту Троице-Сергиевой лавры Дионисию. Но Алексей Машуков, Фёдор Суриков, Иван Быков и другие депутаты (11 голосов против восьми) впервые отказали земляку. Формулировка постановления городской Думы гласила: «Заслушанное ходатайство Иванова о пособии 200 рублей отклонить». Его даже не назвали в документе господином, как называли прежде, в двадцатилетнем возрасте. Всего с 1906 по 1912 год будущий Шадр «заимствовал» из бюджета родного города около 3 тысяч рублей. Много это или мало, судите сами: в начале ХХ века годовая зарплата рабочего составляла примерно 200–250 рублей (это при 12-часовом рабочем дне и шестидневной рабочей неделе); учитель в зависимости от типа учебного заведения и других факторов зарабатывал от 300 до 500 рублей в год; инженер – 700–800 рублей, врач – до 850 рублей.

А теперь – внимание! Никогда родной город не предъявлял своему великому сыну никаких счетов. Нет такого права и у нас. Значительные явления искусства перевешивают любые долги. Тем более что Иван Дмитриевич Иванов умел быть благодарным: его творческий псевдоним на века прославил небольшой провинциальный городок.

Памятник мировому страданию

А деньги шадринских купцов и мещан были потрачены с большим толком. В Париже Иванов жадно впитывал уроки мастерства «каменотёса» Огюста Родена, но не подражая ему, а лишь состязаясь в художнической страсти. В Рим он едет не проматывать чужие деньги, а затем, чтоб напитаться силой, которая отличает творения величайшего Микеланджело, создателя «Моисея». Кстати, многие искусствоведы отмечают сходство этой знаменитой скульптуры флорентийца с шадровским надгробием «Плотник». Та же сила в прекрасно вылепленных торсе, руках и ногах. И всё же это чисто русский образ, такой же, как «Сезонник», «Булыжник – оружие пролетариата» или «Рабочий», потому что он навеян воспоминаниями об отце из далёкого Шадринска. Плотник лежит на верстаке, подложив под голову рубанок, как будто прилёг отдохнуть после трудов праведных, вздремнул, а время унесло его в вечность.

Печальных памятников и надгробий (в том числе Надежде Аллилуевой, жене Сталина) Шадр сделал немало. Однако большинство его работ несут в себе оптимистичный настрой, овеяны революционной романтикой. Эта противоречивость его таланта и натуры всегда сказывались в нём. Даже в его фигуре, почти всегда облачённой в изящный и дорогой костюм, наряду с готовностью вдруг распрямиться в каком-то броске чувствовалась скрытая душевная боль.

В начале нынешнего, 2007 года Ивану Дмитриевичу Шадру исполнилось 120 лет. Тихо и незаметно отмечена была эта дата и в России, и у нас в Зауралье, на родине скульптора. Хотя давно уже нет ни одной искусствоведческой книги, лекции, доклада, где не упоминалось бы это имя – Шадр, в котором есть что-то стремительное, сильное, как удар, но всегда встречающее сопротивление. Все работы Шадра вначале принимались в штыки, многие разрушены и утрачены. Какой ценой достигается признание? Есть «Булыжник», «Сеятель», «Буревестник», но нет Пушкина, которого Шадр хотел установить на берегу Невы. Шадр выиграл конкурс на памятник Горькому для Москвы, но и тут судьба его не пощадила – он не смог его завершить.

У него много незавершённого. Был, например, наполовину готов двойной портрет Ленина и Сталина. В рост. Но Ленин обнажён, а Сталин – в шинели. Кощунство, сказали Шадру и «заперли» работу в Музее революции, где она и пропала.
Незавершённое – это тоже долг Шадра, если уж мы начали разговор о нём с долгов. Но долг не перед людьми, не перед партией или кем-то ещё, а перед своим предназначением.

Самым неосуществлённым проектом Ивана Шадра является «Памятник мировому страданию», над которым он работал всю жизнь. Идея страдания в виде женской фигуры с белым покрывалом преследовала художника до конца его дней. Памятник так и не был окончен – видно, мировое страдание не имеет конца. Оно безгранично! И в этом безграничном море слёз есть слёзы Шадра. А может быть, и наши слёзы…

Валерий Портнягин, «Новый мир», май 2007