Сорок цветков

В начале своей творческой жизни он увлекался гипсовыми композициями. На первый взгляд эти точки, шарики, полусферы не представляли из себя ничего целого. Только отойдя на некоторое расстояние, можно было разглядеть необычные формы, иногда близкие к совершенным.

Точно так же и нам понадобится какое-то время, значит, и расстояние, чтобы разглядеть весь масштаб личности этого художника и человека — Виктора Сафронова — и осознать непоправимость его утраты. Уже сорок дней, как его нет с нами. Хочется, чтобы мой поминальный букет сложился из разных цветов — гордых, пышных и скромных, и почти незаметных, печальных и веселых, строгих и нежных...

1

Боюсь заходить в художественный салон. Мне кажется, что там плачут стены. Хотя на них по-прежнему, сменяя друг друга, висят выставленные на продажу работы курганских художников. Это он, Сафронов, никого не унижая, показал всем, что вдохновение продается, должно продаваться, чтобы художники могли жить и творить. Молодых он приучал к этой мысли особо, превратив салон из рядовой торговой точки в салон-студию, что и стало в конце концов его официальным названием, в своеобразный клуб.

Став директором салона, он стал по сути и первым курганским галеристом. И, как оказалось, совершенно незаменимым. Верю в его соратников, но чувство беспокойства при этом не покидает меня, как и многих: что будет с салоном?

2

— Чуть-чуть хорошего винца тебе не повредит, — говорил он, подвигая мне темно-красный бокал.
Мы, как часто бывало, сидели в их (его и Марины) чистой, как капитанская каюта, кухоньке. Говорили, кажется, о Набокове (в доказательство у меня дома «живет» под стеклом бабочка, подаренная им). Но почему-то именно о Набокове я не хотел ничего слушать в тот раз, а, ощущая терпкость вина, пробовал... вкус общения с Сароновым. Пытался разглядеть, что же такого осбенного есть в сафроновскои породе? А оно, особенное, есть. Есть, и в старшей сестре его, Гале, и в племяннице, и в младшем брате Мише было, и в родителях — Иване Петровиче и Татьяне Степановне. Чувство собственного достоинства. Да! И при этом открытость. Гостеприимство, уважение чужого мнения, мастеровитость, неумение жаловаться, хныкать, ироничное отношение прежде всего к себе — все это присуще сафроновскому роду. Но самое главное — неподдельный интерес к другому человеку. А кто нам более всего интересен, как не тот, кто интересуется нами? Вот где секрет бессмертного сафроновского обаяния!

3

Сафронов никогда не носил костюмов, тем более галстуков. Джинсы, рубашка и свитер — вот его костюм. Но советы давал легко (и не только о том, как одеваться), по крайней мере, мне. Поэтому, когда я однажды поехал в Германию, к его другу Ричарду, доктору Ричарду Клатту, он сказал:
— Семейство там приличное, в гости куда-нибудь пойдете, и вообще заграница, так что купи себе костюмчик.
По его милости две недели я был зажат в щегольские туфли курганской обувной фабрики и панцирь производства фирмы «Лодия».
Самого Сафронова я все-таки видел один раз в костюме, но где, убей, не помню! Похоронили его в свитере.

4

— Марина! — обращаюсь я к его Марине. — Ты выбрала этот город, потому что ты выбрала Вику. А он любил Курган. Ты это, наверняка, знаешь. Ты не знаешь, что в ту страшную декабрьскую ночь мне приснилось, как в темноте поднимается сухая и теплая рука Кургана, чтобы в последний раз ласково погладить его по голове.

5

Мало кто даже из близких друзей знал и знает, что Витя писал стихи. У меня в руках общая тетрадь — подписана: Сафронов В. ЛХУ. Шрифт, которым сделана эта запись, стилизован под греческий (они с Мариной все-таки побывали в Греции, стояли у подножия Акрополя).

А ЛХУ — это ленинградское художественное училище им. Мухиной, иначе «Муха», в котором Сафронов учился. Обычная студенческая тетрадка — конспекты по истории искусств, по архитектуре, какие-то наброски, подготовительные записи к будущим портретам. И стихи тоже студенческие, в смысле — юношеские, романтические. Много поэтических питерских зарисовок, из которых ясно, что человек часто смотрел на небо и любил август и сентябрь. Много строк о любви, о глазах любимой. И о смерти — в двадцать-то с небольшим! Но удивляться не надо — это романтический возраст, вспомним русскую классику, вспомним юного Лермонтова, который в 14 лет предрекал себе скорую смерть. Да, в 20 лет это было не страшно писать, это было нормально. Страшно это читать сейчас:
«И сердце больше не стучит...»

6

Сафронов на многих производил впечатление человека, всегда находящегося в состоянии внутреннего равновесия и примирения с самим собой. Но таких людей не бывает.
—- Ачто ты делаешь когда тебе плохо?
— А что ты делаешь, когда в небе облака? Только смотришь на них. Так и я, смотрю на собственное состояние как бы со стороны. Чтобы жить, достаточно просто быть наблюдателем. Без оценки.

7

В последние годы он все чаще, напоминал Сократа, мудреца. Без шуток —- особенно когда надевал очки. Но мы и без очков знали о его мудрости. Для многих Сафронов был олицетворением мысли, копилкой опыта, страной советов. А недавно его старшая сестра Галя призналась, что не себя, а его всегда ощущала старшим. И за любым советом стремилась прежде всего к нему, к Вике.

8

Если вы читаете эти заметки, то, конечно, заметили, что я называю своего героя по-разному: Сафронов, Витя, Сафрон, Вика. Все зависело от обстоятельств и круга общения. Для родных и близких — почти всегда Вика, иногда с грубоватой иронией — Сафрон. И наоборот, для тех, с кем был он знаком с детства, дружил с баскетбольной площадки у 12-й школы, — почти всегда Сафрон, реже Вика и Витя. И как-то мы все не заметили, что для большинства в последнее время он стал Виктором Ивановичем.

9

Само собой, когда мы молодой тесной компаниеи и начале семидесятых ходили по Карелии и вокруг Байкала, у него был самый тяжелый рюкзак. После привалов он просто вставал и, не ожидая нас, не оглядываясь, шел. Он был убежден, что, если просто идти, никто тебя не остановит, если он идет, то мы идем за ним. Он учил нас скользить сквозь пространство, не замечая инерции и трения. Именно тогда Марина называла его не только Викой, но и частенько Сафроном.

10

Милые вредные привычки! Особенно курение. Уж он-то точно знал, что лучшие в мире сигареты — виржинские, сигары — кубинские, трубки — английские, а трубочный табак — голландский. Аромат его он первым занес в Курган еще до нынешнего изобилия. Никогда не курил в подворотне, на бегу, на ветру. Только с комфортом — друзья, разговор, чай. Насчет того, что «чай с табаком, как хлеб с молоком» у него была своя теория, смысл которой в том, что вред одного нейтрализуется вредом от другого: минус на минус — получается плюс, то есть польза. В последние недели он снизил потребление этой «пользы» до двух сигарет в день. И делал вид, что гордится этим...

11

— Знаешь, кто поет «Коней привередливых» лучше самого Высоцкого? — спросил он однажды, — Лена Камбурова. Послушай. Я послушал, это оказалось близко к правде.

С Еленой Камбуровой он был знаком. И с «известинцем» Михаилом Крушинским, представителем одной из самых знаменитых журналистских династий. И, конечно, не с одной сотней (!) художников. А также с галеристами и врачами, профессорами и рабочими, юристами, чиновниками Минкульта и областной администрации, спортсменами и бизнесменами, писателями и банкирами, музыкантами, актерами и учителями, инженерами и искусствоведами. Его знали участники Великой Отечественной и молодые ветераны Афганистана и Чечни. Постаревшее курганское хулиганье начала 60-х при встрече с Сафроном почтительно приподнимало свои восьмиклинки, многие работники правопорядка отдавали честь. Кажется, здесь, в Кургане, его знал и любил каждый дом, переулок, камень, дерево.
Лауреатом городской премии «Признание» его назвали в 2002 году.

12

Одно из самых счастливых воспоминаний уходит во времена, когда Марина и Вика жили у его родителей в маленькой двухкомнатной квартирке на улице Коли Мяготина. Татьяна Степановна и Иван Петрович смотрели на молодую ораву, которая взяла за привычку являться к Сафроновым чуть не каждый вечер, с любовью. Нам многое позволялось. Например, курить - летом на балконе, а зимой в... ванной. В эту ванную размерами полтора на два метра, совмещенную с туалетом, нас набивалось по 6-8 человек. Кайф был не в курении, а в наших спорах. Спорили о чем угодно — новые книжки, фильмы, имена, политика, выставки. Раскрасневшимися выходили из заточения. Встречал нас Иван Петрович:
— Ну, до чего договорились? Есть жизнь на Марсе?
— Есть, Иван Петрович, есть! Где ты, счастье дружескою общения?!
Не видно за высокой стеной Курганмашзавода ставшего одним из его руководителей Димки Князева, уже тогда редко, но все-таки попадавшего в «ванную». Корпит в своей мастерской Сема (художник Виктор Семин), попритихли Шаляпин (Коля Лебедкин) и я. Где-то, говорят, в Канаде, пропал без следа Элефант (проще — Слон) Женька Шерстобитов. Нет уже на белом свете изредка залетавшего в ванную из Иркутска художника Влада Кузнецова, рабочего философа Саши Тимошина и незабвенного Ванечки Яковлева.
Вот и Витя ушел за ними...

13

В почете, популярен стал Михаил Веллер со своей книжкой «Легенды Невского проспекта». А я горжусь тем, что про знаменитую кофейню «Сайгон» узнал не от Веллера, а от Сафронова. Было-было, попижонили... И босиком по Невскому походили, и исчезающих лошадей булками покормили, когда самим жрать было нечего, и «картинки» за бесценок продавали...

14

Жила в Кургане известная «продвинутая» девушка —- Лариса Кобринская. Писала стихи. Очень хорошие. И сейчас пишет, когда в Штатах оказалась. Там, в Техасе, она издала две поэтические книжки на русском языке. О стихах, вошедших в первую из них, положительный отклик написал сам Павел Антокольский. Книжки, кроме того что умные, еще очень красивые, стильные. Их оформлял Виктор Сафронов.

15

Между тем «Муху» он не закончил. Их учили по Лактионову и Налбандяну, а у них, кучки «бунтарей», были другие кумиры —- Конашевич, Фальк, Альтман, Митурич... Им говорили о законах соцреализма, о единстве формы и содержания, а они видели, что форма запросто отделяется от содержания и даже расщепляется. Это было время, когда Хрущев наорал на поэтов и художников в Свердловском зале Кремля.

16

Выставлялся он редко. В семидесятых выставком традиционной областной выставки, — отвергнув его женский портрет, дал такую резолюцию: «Антиэстетично». Этот портрет потом купили для одного из музеев. Десятки его графических и живописных работ живут в частных коллекциях, в основном за границей. Сильный материальный след он оставил в Кургане как художник-прикладник, чеканщик при оформлении областной филармонии и особенно интерьера аэропорта.
Да и многие курганские дамы сверкают его авторскими работами —- кольцами, браслетами, кулонами, подвесками, целыми ювелирными гарнитурами.

17

В прошлом году в художественном салоне устроили выставку-продажу произведений наших живописцев под названием «Мой город» —- сплошь курганские пейзажи. На открытие пришел мэр Анатолий Ельчанинов. Посмотрел и говорит Сафронову: «А я и не знал, что в Кургане так много хороших художников». «Не просто хороших, а очень хороших!» —- ответил Сафронов. Художников он любил нежно.

18

В пору книжного дефицита (семидесятые годы), но когда уже кое-что начали издавать, мы скупили в Кургане почти всего Сартра (автобиографический роман «Слово») и вышедший вслед за ним однотомник Камю и отослали их в Питер его друзьям.

19

История от Сафронова. Один стрелок не утруждал себя тренировками, мазал на охоте и в тире в присутствии сослуживцев, друзей и родственников. Но когда на него глядела красивая женщина или им любовался Бог, он вскидывал руки, закрывал глаза и выбивал сто очков из ста.

20

Однажды, слушая его в салоне, я почувствовал, что за ним надо записывать. Но то ли поленился, то ли спешил куда — не записал. И так было много раз, так и шло дело. Он говорил — умно, интересно, со вкусными шуточками, а я не записывал. Он говорил, а я не записывал. Он...

21

Писали о Сафронове тоже мало. С трудом припоминаю 3-4 своих публикации о нем, вот, пожалуй, и все. Да еще несколько упоминаний в обзор ных рецензиях с областных выставок и после вручения премии «Признание». Вот почему он так радовался большому интервью, которое сделал с ним Дима Быков за три месяца до смерти В. И. Сафронова). Говорил мне: «Молодец Димка! Все толково сделал». Он не известности от газет хотел (он ли не известен!?), а чтобы люди поняли дело, которым он занимается, художников полюбили и искусство.

22

В судьбе Сафронова было всего несколько человек, к мнению которых он прислушивался особо, своеобразные сгустки культуры. Хотя вовсе по профессии не культурологи. Среди них хочется назвать инженера-химика Светлану Львовну Кукарскую и в последнее время кандидата исторических наук, преподающего в нашем университете, Александра Николаевича Саливона, Сашу... Когда Саша увидел В.И. в гробу, он навалился своим грузным телом на меня и расплакался. Со стороны мы, наверное, выглядели нелепо, может быть, даже смешно, как Пат и Паташонок. Но мы не стыдились этих слез, мы знали, кого мы потеряли...

23

А еще он все знал про камни. Про все эти хризолиты, александрита, жадеиты, малахита, лазуриты и прочие яшмы. Работал с ними, изучал, собирал. Хранил в мешочках и коробочках, как старый солдат хранит табак и медали.

24

Никогда не жаловался на болезни. Когда спросил его после последнего выхода из больницы: «Чего это ты вздумал хворать?», — оборвал меня: «Мы что, ни о чем другом поговорить не можем?»

Немного успокаивало то, что договорились о поездке в Новосибирск для возможной операции. Выехать с Мариной они должны были в начале января. Не дождался...

25

Песня-марш Окуджавы к кинофильму «Белорусский вокзал» Сафронову, Ванечке Яковлеву и мне понравилась сразу и бесповоротно. Тогда еще живы были наши воевавшие отцы — Иван Петрович, Алексеи Иванович, Иван Васильевич. И 9 Мая мы ходили из дома в дом и, поздравляя своих отцов, включали им эту песню и выпивали с каждым из них по рюмке за Победу.

26

Запись в студенческом дневнике Сафронова: «Римская культура победила древнегреческую, став общеевропейской».

27

Откуда бы ни возвращался, трудно миновать мне дом, в котором жил Витя. Любой маршрут выводит меня к нему, и, следовательно, приходится докладывать. О проделанном пути, о подвигах и сокровищах, о поверженных великанах или очередной придури, сообразно которым я живу без него.

28

Вика! Марина и ребята из салона хотят сделать выставку твоих работ. А ты их раздавал, дома почти ничего не осталось. Просили меня, чтобы я помог обратиться через газеты ко всем, кто хранит твои работы. Надо их собрать в одном месте и показать людям. К людям они и вернутся.

29

На кладбище, когда Вику отпевали, я отчаянно пытался вытянуть из потока старославянской вязи знакомые, близкие слова. Но в голове шумело, слышен был только общий умиротворяющий, усыпляющий фон. Но глаза при этом видели ясно до конца. До тех пор, пока не отметили вереницу друзей, поочередно обнимающих березу, пол которой его положили, — Валя, Олег, Ира, Андрюша, Саша, Юра, Вася, Наташа, Герман, Валера, Таня...

30

А по родному городу Сафронов предпочитал ходить пешком. Не любил душные автобусы и даже легковые автомобили. Полезней так-то и увидишь больше. А устал если — подкрепись мороженым!

31

Вроде, он не паинька был, не святой, а вот чего-то не припомню, — что бы когда-нибудь Сафронов матерился.

32

Редко, но бывало такое. Звонит: «Ты видел "Полеты во сне и наяву» с Олегом Янковским?» (Речь идет о фильме Романа Балаяна.) «Нет», — говорю. «Бросай все, иди смотри!»

Ну, сходил, посмотрел. Понравилось. Теперь уже я звоню: «Поговорим?» «Зачем? Такое кино без слов понятно. Это же про нас с тобой!» Ничего себе выводы!..

33

Смерть неотвратима. Между прочим, как и жизнь. Сафронов здорово чувствовал эту неотвратимость. Поэтому был деятелен всегда и особенно в недавнее трудное время, когда многие В начале, восьмидесятых в области буквально расцвело движение агитбригад. Особенно блистал агиттеатр KMИ, в котором, кстати, начинал популярный ныне эстрадный клоун Юрии Гальцев.

Тогда-то Сафронов и сблизился с Пашей Волковым, талантливым парнем, сценаристом и режиссером этих самых агитбрнгад. Волков пригласил Витю поработать в качестве художника-постановщика. Чем закончилось? Сафронов нe удовольствовался ролью только художника и стал активно вмешиваться в режиссуру. На областном смотре агитбригад они с Волковым и агитбригадчики из Далматово под их руководством потрясли зрителей и партийное руководство, перетряхнув ленинское наследие. Еще через 10 лет Павел Волков уедет в США.

35

Однажды, видимо, нахватанный любитель вернисажей спросил Сафронова на одной из выставок:
— А Никас Сафронов не ваш брат? На что наш Сафронов ответил: — Такие в Мишкино не рождаются!
Сам-то он как раз родился в Мишкино.

36

В последние полтора-два года Витя как-то сблизился еще с одним удивительным человеком — Славой Веселовым. Их роднил, конечно, общий интерес к людям, к искусству, к городу на Неве, где прошла молодость того и другого. Да и в эрудиции они славно могли посоперничать. А кроме того, Веселову явно нужна была духовная опора, чем и стал для него Сафронов. К нему и приходил Слава - выговориться, обрести поддержку, вызвать со-чувст-вие...

37

Я помню все 45 лет нашего знакомства с Сафроном. До любой мелочи, до шнурков на наших туристических ботинках, которые мы покупали когда-то в Питере перед походом в Карелию. Но почему эта память всегда тревожит к ночи?

38

Сафронов не мечтал об идеалах и утопиях. Только о жизни разумной. Такой, какая, может быть, не всегда ему доставалась.

39

Писалось трудно и неоправданно долго. Я боялся сглазить и несколько вечеров прятал написанное за натюрморт Сафронова, который висит у меня на кухне, она же — рабочий кабинет. На том холсте — бутылки из-под любимого нами ликера «Вана Таллин» и лимоны. Зеленые! Такая тоска...

40

Мир не знает ничего постоянного, но какие-то константы все же нужны, чтобы путь не замело погребальным снегом. И тогда на помощь приходит память. Сафронов — это оазис, утолявший твою жажду познания. Я помню. Вот она — живительная влага, чашка кофе все за тем же столом. Ты слушаешь, я говорю. Я слушаю, ты говоришь...
Может быть, всю жизнь мы только тем и занимаемся, что ищем константу, ищем число Пи. Всего несколько человек, всего несколько кухонь в разных домах, приблизительно 3,14.

Валерий Портнягин