Мальчиков должно быть на одного больше

Курганский художник Алексей Кочарин современен, глубок, парадоксален. И он — добрый. С ним можно говорить бесконечно. Именно потому, что он интересен многим, мы и пришли в его мастерскую, а вовсе не потому, что накануне своего 50-летия Кочарин отмечен Почетной грамотой областной Думы.

Но поговорить всласть (хотя чай и был сладким) не удалось, не мастерская, а клуб какой-то! Сначала заглянул Игорь Щетинин, потом между телефонными звонками Володя Чалый предложил попробовать приготовленный им суп харчо, а заодно уж об этом харчо и маленькую лекцию прочитал. Ну ладно, Щетинин и Чалый — соседи по мастерской, но затем пришел и «дальний» Стаc Кежов с какими-то деревянными брусками. Каждый из названных несомненно художественная звезда Зауралья, но никто не смог затмить Дениску, который заявился посреди разговора. Впрочем, о Дениске попозже…

Эскиз бесконечного разговора с художником Кочариным о детях, искусстве и жизни

ВОБЩЕМ, бесконечно не получилось. Получился набросок, эскиз разговора.

— Алексей, — спросил я, привыкая к запахам красок, лаков и растворителей, оглядываясь на мольберт, — ты ведь из тех художников, о которых пишут нередко. С чего начнем?

— С главного — детей. Их надо любить. А то, что пишут, то что с этого? Мне бы это в 20 лет. Но, конечно, иногда публикации, некоторая известность помогают. Например, когда автобус надо «выбить», чтобы детей везти.

— Куда?

— Недалеко, по «нашим» местам — Падеринка, Куртамыш, Чашинск, Белый Яр, Каргаполье…

— Это что, учебные занятия, этюды?

— Ну, этюды — это само собой. А вообще-то каждый раз мы едем туда, чтобы лучше понимать друг друга. Я и с дочкой на рыбалку за этим же хожу, не за рыбой же! Там нам никто не нужен, там нет условностей, и мы откровенны, как огонь костра.

— Это твой педагогический метод?

— Какой уж метод! Вот на практике я знаю, что мальчиков в классе должно быть на одного больше. Тогда они девочкам и пальто подают, и тяжелый мольберт помогут переставить…

— А почему ты ушел из художественной школы?

— Да, сейчас я в школе искусств № 3, а до этого 20 лет работал в «художке». Ушел, не захотев участвовать в недостойной возне. Какие-то «партии» численностью в 2-3 человека создавались по вытеснению друг друга — не понимаю этого! А все-то пространство для интриг — директор, десяток учителей, два бухгалтера и ни одной зарплаты! Но ради своих «боев» они забывали, что пришли работать с детьми.

— А за что ты любишь детей?

— Я Макаренко не читал, поэтому мне проще их любить. Мне нравится, когда они работают, вырастают, а потом спорят со мной. Они обязаны быть умнее своих учителей. И с ними я знаю, что я необходим. Да, художник — свободная профессия, но меня нисколько не тяготит то, что я каждый день должен в восемь утра быть в школе, уйду из которой только в шесть. Они мне нужны, и я им зачем-то тоже нужен. Мы с выпускниками разных лет минимум два похода каждое лето делаем, ребята учатся уже в Питере и в Екатеринбурге, в Омске, но наши традиции не забывают.

— А группы называются «Покемоны», «Крокодилы», «Кочерыжки», — это молодой голос еще одного гостя мастерской.

— Привет, Денис! — откликнулся Кочарин. — Познакомься с журналистом, он про тебя напишет. А чаю сам себе наливай.

Пока парнишка возился с чайником, хозяин мастерской коротко представил мне своего ученика:

— Денис Ильин, ленив, но талантлив. Дениса услышанная характеристика, тем более, что в ней было больше ласки, чем осуждения, нисколько не смутила:

— Ага, талантливый, весь в Кочарина.

Как-то незаметно шустрый Дениска перехватил «власть» в свои руки и минут сорок показывал мне толстенные альбомы со множеством коллективных и индивидуальных фотографий. На снимках — закаты и костры, удивительные пейзажи, разбуженные счастливой ребятней. Купаются, балуются, своими телами копируют известные скульптуры, говорят с учителем… О чем? Может быть, какой-то ответ на этот вопрос дают надписи, сделанные на обороте некоторых фотографий: «Мы Вас очень любим!», «От отличного „двоечника“ нашему дорогому Борисовичу», «Я здесь был!», «I love you, любимый класс!», «Не забывайте нас!», «Давайте на Новый год я подарю Вам сосну», «Алексей Борисович, без Вас я не проживу», «Будьте здоровы!».

Было полное ощущение, что я переступил черту чего-то интимного, семейного. И потому легче было задать еще один «личный» вопрос:

— Тебе никогда не мешало, что твоя жена — искусствовед?

— Нет. Люба — хороший искусствовед, и когда она пишет о других художниках, я им завидую. Но есть же этические правила, а кроме того, она все-таки пристрастна: оценивает меня выше, чем я есть на самом деле.

— А в работу твою не вмешивается, с подсказками не лезет?

— Нет, этого никогда не было.

— По многим выставкам запомнились твои театральные плакаты, афиши. Расскажи о своих отношениях с театром.

— Я учился в Питере и в Москве и, наверное, немножко избалован столичными театрами. Поэтому не могу сказать, что у меня сложились какие-то отношения с нашими театрами. Разве что с «Гулливером», который мне интересен. Всегда рад, когда для какой-то работы приезжают режиссеры Николай Гришанин, Станислав Железкин. Кое-что сделал для Уфимского театра, который понравился мне на гастролях в Кургане. А с Тюменским театром я вообще с ума сошел — поработал как художник-постановщик в спектакле по пьесе «отца» абсурдистской драматургии Эжена Ионеско. С театральной точки зрения делал все безграмотно, что в конце концов вылилось в какое-то новаторство. Во всяком случае, на родине Ионеско, во Франции, где тюменцы показали спектакль, мою работу отметили. Вся эта ситуация для театра абсурда, может быть, и нормальна, но для классического театра, конечно, должны работать специалисты.

— Ты — современный художник?

— Не задумывался над этим.

— Хорошо, давай по-другому. Что отличает современного художника?

— Умение жить, как осьминог.

— ???

— То есть чувствовать всеми «щупальцами», всем своим существом. И работать на века. Чтоб было и больно, и спокойно. Вот Дюрер работал в XV веке, но интересен и сейчас. Он современен. А Илья Глазунов, академик, с его нашумевшими «историческими» полотнами? Ну, поохали на выставках, отгадали, «ху есть кто» — надо же, в одной раме и Ломоносов, и Пушкин, и Достоевский, и Николай И, и Ленин, и Курчатов, и Хрущев! Да всех не перечислишь. Ну и что? Шум прошел, кроссворд разгадали… А у Пикассо — просто девочка на шаре. Сколько еще веков она будет балансировать на нем? То-то!

PS

Пару раз в нашем разговоре, казалось бы, без всякого повода возникали невеселые, а то и вовсе печальные темы. Специально сейчас не привожу их, да и в беседе старался увести Кочарнна в сторону от грустного. На что в ответ слышал дружески-шутливое: — К пятидесяти имею я право немного поскрипеть?

Ну, поскрипи, Леша, поскрипи! Только вряд ли твои дети воспримут этот «скрип» всерьез. Вон их сколько у тебя. У обычного человека к пятидесяти годам один-двое, ну, пятеро, а у тебя сотни и сотни! Будущее за ними. В том числе и твое.

Валерий Портнягин. Фото Николая Ушакова