К открытию персональной выставки в Курганском областном художественном музее

Автопортрет ледокола и человека

Какими только эпитетами не награждали собравшиеся на вернисаже одного из самых харизматичных курганских художников: неопознанный летающий объект, знамя поколения 80-х, классик, поворотный круг, ледокол, разрезающий тихую равнину реки!

«Виновник торжества» переносил отпускаемые ему комплименты терпеливо, мужественно, но не без видимого смущения, обнаруживающего в нем, несмотря на репутацию бунтаря и неформала, скромность, граничащую с крайней застенчивостью. Ответное слово автора отличалось краткостью и выразительностью:
— Что говорить, когда столько уже сказано? Все должно быть видно в работах. А если не видно, значит, не получилось!

Тот, кому посчастливилось общаться с признанным живописцем накоротке, знает, что фанфарам и прожекторам официальных церемоний он предпочитает вечерние междусобойчики (под дружеский хохоток и нехитрое угощение) в собственной мастерской, куда и сейчас продолжают стекаться лучшие представители не хлебом единым живущего местного населения.
Для Чалого, как и для его именитых собратьев по цеху, мастерская — дом родной, экспериментальная лаборатория и центр мироздания, откуда до Парижа, Рима, Дрездена не дальше, чем до Каргаполья или Мишкино. Здесь вольно травить байки, делиться наболевшим, всерьез соперничать с Леонардо, Пикассо, Дали.

— Персональная, вторая по счету, выставка, слегка припоздавшая, приурочена к 45-летию Владимира Михайловича и 25-летию (в следующем году) творческой деятельности, — пояснила искусствовед Светлана Кулакова. — Чалый непредсказуем, не вписываем в общепринятые рамки. Он всегда протестует, и протест его всегда обоснован. Начав со стилизованных произведений в духе портретов эпохи Возрождения, в традициях старых мастеров, с конца 80-х он фактически возглавил авангардистское течение в Кургане. Организовал несколько концептуальных выставок, объединил молодые таланты, составившие некую оппозицию махровому соцреализму, вывозил их в Свердловск, расширяя представления жителей мегаполиса о продвинутых провинциалах. В 91-м году, когда по Москве шли танки, Владимир за считанные часы собрал единомышленников, устроил экспозицию в защиту демократии под трехцветным флагом.

Но стоило публике привыкнуть к Чалому-оппозиционеру, к социально-заостренной, ироничной, жесткой манере письма - он вновь напомнил о себе как искусном рисовальщике, тонком лирике, философе, размышляющем о проблемах добра и зла, глубоком исследователе мифов и культовых литературных сюжетов. Такая смена творческих установок происходит постоянно, но в главном художник абсолютно не меняется…

… Да, история знает немало примеров того, как яростные ниспровергатели обветшалых традиций, утратив юношеский пыл, превращались в среднестатистических граждан, умеренных и аккуратных, приятных во всех отношениях. К нашему счастью, повзрослев, Чалый не обуржуазился, не стал скучным и респектабельным, не влился в ряды обывателей. Быт его по-прежнему малоустроен, форма одежды, как и строй мыслей, свободен от условностей, хотя за столь неформатное существование, наверняка приходится платить немалую цену. Зато он остается собой – горным пиком, планетой, вечно изучаемым явлением. Кроме масштаба дарования точно магнитом людей притягивают неистощимый юмор, естественность, доброта, подлинность, которой катастрофически не хватает сегодня и в искусстве, и в жизни.

Разумеется, он не лишен человеческих слабостей. Бывает не в настроении. Чтобы выжить в мире, ориентированном на материальные ценности, ему периодически случается брать заказы, идти навстречу пожеланиям покупателя — чуть сдерживать свой ледокол, чуть заземляться. Но и тогда не терять лица, твердости почерка.

Колоритная фигура самобытного земляка-живописца привлекает к себе маститых журналистов. Поиски слова, адекватного по мощи и энергетике напряженно-изысканным полотнам Чалого, вдохновляют «акул пера» на потрясающие высказывания.

«Драгоценная красота моделей — трепетное отношение к прекрасным существам с сияющей кожей и вкрадчивой грацией силуэта», — пишет Анатолий Львов, обозревая галерею ню (обнаженная натура) сложившегося уже портретиста, лауреата престижных премий.

«Вокруг него чалятся большие корабли новых художественных идей, — вторит Юрий Прожога, объявляя о рождении совершенно особенного стиля — «чализма», сплавленного из символизма, абстракционизма, супрематизма и т.д. Критики отмечают характерный для теперешнего классика лаконизм цветовой гаммы (сменившей «мегатонны масла»), но ту же «натянутость струны», нерв, взрывчатость, экспрессивность.

Лаконичен и экспрессивен его отклик на блиц-интервью:

— Что тебя вдохновляет, подпитывает темами, образами?

—- Руки чешутся, хочется порисовать. А повторять однажды найденное неинтересно. Поэтому, видимо, не так уж много у меня и работ.

— Помнится, тебя долго называли молодым художником, а сейчас величают по имени-отчеству.

— Но я и сегодня едва ли не самый молодой член Союза. Нынешние что-то не торопятся…

Галина Бухарина. Фото Юрия Прожоги